Но вотъ еще примѣръ, какъ трудно, какъ мудрено, какъ невозможно понимать нашего критика. Г. Кавелинъ сказалъ, что на новогородскомъ вѣче «дѣла рѣшались не по большинству голосовъ, не единогласно, а както неопредѣленно, сообща». Эти слова объясняются цѣлымъ взглядомъ г. Кавелина на новогородскую общину, какъ чуждую всякаго прочнаго основанія и потому неспособную развиться ни въ какую государственную форму. Г. М.... 3.... К.... возражаетъ на это, что въ Новгородѣ было двоевластіе, и что идеалъ новгородскаго быта можно опредѣлить, какъ согласіе князя съ вѣче. Этимъ онъ хочетъ указать на особенности славянскаго общиннаго начала, составляющаго краеугольный камень славянофильства. Но изъ его словъ видно, что особеннаго и оригинальнаго въ этомъ бытѣ ничего не было..... Критикъ Москвитянина прибавляетъ, что рѣдкія минуты этого согласія князя съ вѣче представляютъ апогей новгородскаго быта, но признается, что оно осуществлялось только иногда, ито ве надолго. Чтожь туть было особенно любовнаго, согласнаго, общиннаго? Въ возраженіе на слова господина Кавелина, критикъ Москвитянина замѣчаетъ, что «способъ рѣшенія по большинству запечатлѣваетъ распаленіе общества на большинство и меньшинство и разложеніе общиннаго начала; вѣче, выраженіе его (общиннаго начала), нужно именно для того, чтобы примирить противоположности, цѣль его — вынести и спасти единство; отъ этого вѣче обыкновенно оканчивается въ лѣтописяхъ Формулою: «снидошася вси въ любовь». Скажите, Бога ради, есть ли, можетъ ли быть въ какомъ бы то ни было совѣщательномъ правленіи другой способъ рѣшенія вопросовъ, кромѣ какъ по большинству голосовъ? Утверждать это, значитъ смѣяться надъ здравымъ смысломъ. Что на новогородскомъ вѣче случалось бывать единодушному рѣшенію вопросовъ, безъ всякаго противорѣчащаго меньшинства, это не диво; это, случается, даже не рѣдко, и въ представительныхъ камерахъ конституціонныхъ государствъ нашего времени; тѣмъ чаще это могло случаться въ массѣ народа, вездѣ наклоннаго къ мгновенному единодушному увлеченію и порыву, какъ въ добрѣ, такъ и въ злѣ. Также часто могло случаться, что меньшинство являлось слишкомъ ничтожнымъ, чтобы спорить съ большинствомъ, и часто соглашалось съ нимъ не по убѣжденію, а изъ опасенія хлѣбнуть волховской водицы. Извѣстно, что въ случаѣ раздѣленія мнѣній на половины ровныя или почти ровныя, бывали драки и побоища, доставлявшія Волхову обильную добычу; которая сторона побѣждала, та и рѣшала вопросъ. И потому, его рѣшеніе все-таки всегда зависѣло отъ большинства или по-крайней мѣрѣ отъ перевѣса физической силы. Но г. Кавелинъ былъ правъ, сказавши, что дѣла рѣшались на

вече не по большинству голосовъ: онъ хотѣлъ этимъ указать на отсутствіе балотировки или другой какой-нибудь постоянной, неизмѣнной, кореннымъ закономъ опредѣленной формы для обнаруженія большинства, а потому и прибавилъ: «а както совершенно неопредѣленно, собща», т. е. безтолково и нельно. И такія общины были совсѣмъ не у однихъ славянскихъ племенъ, какъ увѣряютъ гг. славянофилы, а были и у всѣхъ племенъ и народовъ въ патріархальномъ состояніи, даже и у дикарей; да только ни гдѣ онѣ не развились, во многихъ мѣстахъ не удержались. Только германскіе народы развили общинное начало, потому-что внесли въ него юридическое начало, какъ главное и преобладающее.

основывать свое

А между тѣмъ общинный бытъ славянскихъ племенъ краеугольный камень славянофильства; по-крайней мѣрѣ, онъ не сходитъ у нихъ съ языка, и ему назначили они свидѣтельствовать въ пользу любовности, какъ общественной стихів, отличающей славянскія племена отъ всѣхъ другихъ. Но не значитъ ли это ученіе именно на тѣхъ фактахъ, которые особенно противорѣчатъ ему? Какъ же вы хотите, чтобы такое ученіе понимали, и чтобы», говоря о немъ, не впадали въ противорѣчів? И потому, г. Бѣлинскій охотно признаетъ, что онъ изложилъ основанія славянофильства невѣрно и противорѣчиво, и не будетъ защищаться отъ возраженій своего противника по этому вопросу, тѣмъ болѣе, что эти возраженія не подвинули его, г. Бѣлинскаго, ни на шагъ впередъ по части пониманія славянофильства, а напротивъ, повергли его еще въ большее прежняго недоразумѣніе насчетъ этого таинственнаго ученія. Да и какъ было бы спорить съ славянофилами о чемъ бы то ни было, возражать пъ противъ чего бы то ни было, или защищаться противъ нихъ въ чемъ бы то ни было, когда они, какъ кажется, окончательно портшили, что ихъ ученіе несомнѣннѣе самой несомнѣнной книги восточныхъ народовъ, что все несогласное съ нимъ есть оскорбленіе истины и нравственнаго чувства? Просимъ нашихъ читателей вспомнить, что наговорилъ критикъ Москвитянина на натуральную школу ; нашелъ ли онъ въ ней хоть что-нибудь хорошее, что находятъ въ ней иногда, хотя и не искренно, а ради приличія, даже реторическіе враги ея? Еще разъ : какъ спорить съ людьми, которымъ, во что бы ни стало, нужно оправдать свою систему, и которые, поэтому, не уважаютъ даже фактовъ? Г. Бѣлинскій, напримѣръ, сказалъ: «Извѣстно, что въ глазахъ Карамзина Іоаннъ III былъ выше Петра Велика го, а до-петровская Русь лучше Россіи новой: вотъ источникъ славянофильства». Говоря такъ, онъ имѣлъ въ виду не одну исторію Карамзина, но и рукописный его обзоръ древней и новой исторіи

Россін, извѣстный многимъ. Критикъ Москвитянина, выписывая, изъ VI тома исторіи Карамзина, параллель между Іоанномъ 1 и Петровъ Великимъ, самъ соглашается, что здѣсь дѣйствительно проглядываетъ предпочтеніе въ пользу Іоанна; а потомъ какъ-то выводитъ, что г. Бѣлинскій взвелъ на Карамзина небылицу.

Мы отвѣтили критику Москвитянина на всѣ три его обвинительные противъ Современника пункта. Читатели видѣли, какъ важны и Действительны противорѣчія между статьею г. Никитенко в статьею г. Бѣливскаго, равно какъ и помѣщаемыми въ нашемъ журналѣ произведеніями натуральной школы. Что касается до второго пункта, т. е. до односторонности и тѣсноты образа мыслей Современника, ясно какъ день, что онѣ заключаются въ нашемъ несогласіи съ основапіями славянофильства, въ томъ, что мы никакъ не можемъ принять за аксіому предположенія, будто свропейскій бытъ ложенъ свонмъ основаніемъ отрицанія крайностей, - что мы не можемъ отдѣлить Гоголя отъ натуральной школы иначе, какъ только на основаніи неоспоримаго превосходства его таланта, а отнюдь не па томъ, темномъ и непонятномъ для насъ основаніи, будто онъ сдѣлался живописцемъ пошлости по личному требованію внутренняго очищенія, - что мы не можемъ ненавидеть и преслѣдовать натуральную школу, взводя на нее разныя небылицы, и обращая противъ нея то, что составляетъ * существенное достоинство, т. е. симпатію къ чѣловѣку во всякомъ состоянія и званій, за то только, что она не поняла личной потребпости внутренняго очищенія.... Но Фанатизмъ послѣдователей какого-нибудь ученія доказываетъ не его истинность, а только его односторонность, исключительность и часто совершенную ложность. А какъ судятъ гг. славянофилы объ изящныхъ произведеніяхъ, напримеръ? Для никъ тутъ все дѣло въ направленіи : согласно оно съ ихъ направленіемъ, такъ въ произведенія есть талантъ; не согласно одна чистѣйшая бездарность. Вотъ изъ тысячи примѣровъ одинъ. Г Тургеневъ у Москвитянина и у Московскаго Сборника постоянно находился въ разрядѣ бездарныхъ писакъ, особенно за его стихотворный физіологическій очеркъ: Помѣщикъ. Но вотъ Московскому Сборнику показалось, почему-то, что въ своемъ разсказѣ охотника : Хорь и Калинычъ, г. Тургеневъ совпалъ съ славянофилами въ понятій о простомъ народѣ, - и за это г. Тургеневъ тотчасъ же и торжественно произведенъ былъ Московскимъ Сборникомъ изъ бездарностей въ талантъ, а разсказъ его названъ - шутка ли! - превосходнымъ. Да

неужели же талантъ писателя прежде всего не въ его натурѣ, не въ его головѣ, а всегда только въ его направленій? Неужели сочиненіе не можетъ въ одно и тоже время отличаться и талантомъ и ложнымъ

направленіемъ? Мы не думаемъ, чтобы гг. славянофилы не знали этого; но они съ умысломъ закрываютъ глаза на эту истину, съ умысломъ держатся этой (говоря словами г. М.... 3.... к....) «клеветы на дѣйствительность, въ смыслѣ преувеличенія темныхъ ея сторонъ, допущенной для поощренія къ совершенствованію», т. е. къ переходу въ славянофильство; но (скажемъ опять словами того же г. м.... 3.... К....) «никто не въ правѣ заподозрѣвать намѣреніе; мы вѣримъ, что оно чисто и благородно, но средство не годится, и путь слишкомъ хитеръ», т. е. слишкомъ отзывается дѣтствомъ. Но покрайней мѣрѣ Московскій Сборникъ обнаружилъ похвальную готовность похвалить хорошее въ писателѣ противной стороны, хотя и посвоему объяснилъ это внезапное и неожиданное имъ явленіе хорошаго у писателя, который, по его мнѣнію, до тѣхъ поръ писалъ только лурное. Вотъ его собственныя слова по этому предмету : «Вотъ что значитъ прикоснуться къ землѣ и къ народу: вмигъ дает«ся сила! Пока г. Тургеневъ толковалъ о своихъ скучныхъ любвяхъ, «да разныхъ апатіяхъ, о своемъ эгоизмѣ, все выходило вяло и без«таланно; но онъ прикоснулся къ народу, прикоснулся къ нему съ «участіемъ и сочувствіемъ, и посмотрите, какъ хорошъ его разсказъ! «Талантъ, таившійся въ сочинителѣ (а!), скрывавшійся во все время, пока онъ силился увѣрить другихъ и себя въ отвлеченныхъ и «потому небывалыхъ состояніяхъ души, этотъ талантъ вмигъ обна«ружился, и какъ сильно и прекрасно, когда онъ заговорилъ о дру«гомъ. Всѣ отдадутъ ему справедливость: по-крайней мѣрѣ, мы спѣ«шимъ сдѣлать это. Дай Богъ г. Тургеневу продолжать по этой до«рогѣ!» Почему же г. М.... 3.... К.... не замѣтилъ этого: вѣдь разсказъ: Хорь и Калинычъ напечатанъ въ первой же книжкѣ Современника, въ которой напечатаны и разбираемыя имъ статьи? Ясно, что или онъ боялся это сдѣлать, чтобы его нападки на натуральную школу, въ его же собственныхъ глазахъ, не обратились въ совершенную неправду, или что два славянофила не могутъ говорить объ одномъ и томъ же предметѣ, не противорѣча другъ другу. Какъ же, послѣ этого, требовать отъ другихъ, чтобы они вѣрно судили о такомъ ученій, въ которомъ еще не успѣли согласиться сами его послѣдователи? Вотъ когда они сами вникнутъ хорошо и основательно въ то, что выдають за начало всякой премудрости, да ясно и опредѣленно изложать свое ученіе, тогда ихъ будутъ слушать, не станутъ приписывать имъ того, чего они не говорили, и, можетъ быть, не соглашаясь съ ними вполнѣ, охотно отдадутъ справедливость тому, что есть хорошаго и справедливаго въ ихъ образѣ мыслей. Но для этого имъ нужно больше говорить о себѣ, чѣмъ о другихъ, боль

-

ше доказывать свои положенія, чѣмъ опровергать чужія, потомъ выражаться насчетъ своихъ противниковъ повѣжливѣе, съ большимъ достоинствомъ, и вообще не ограничиваться одними общими отвлеченными разсужденіями о любви и смиреніи, но проявлять ихъ въ дѣйствія. Любовь и смиреніе, безспорно, прекрасныя добродѣтели на дѣлѣ; но на словахъ онѣ стоютъ не больше всякой другой болтовни.