тический кругозор крестьян не поднимался до национальных масштабов, для России неправомерно. «В ходе крестьянской войны ставился вопрос о самом существовании феодального строя. Крестьянским войнам в России не свойственны ни компромиссы, ни переговоры восставших с феодалами по поводу содержания и форм уступок». «...Крестьянство ведет борьбу не за уступки, а за ликвидацию крепостнической системы в масштабе всей страны» 14. Рабочему классу ряда стран далеко еще до такой последовательной и сознательной революционности даже сегодня. У него за плечами и компромиссы, и неумение подняться до общенациональных масштабов, a только до тред-юнионистских, и на уступки он идет сплошь да рядом, и многие вожди, к сожалению, у него, в смысле революционности, были и остаются далеко не на высоте и т. д. и т. п. Голословность, пожалуй, самая характерная черта утверждений, построенных по принципу «не мог не учитывать», «не могло не считаться». «Восстания в городах середины XVII в. и Крестьянская война 1670—1671 гг., — пишут А. М. Давидович и С. А. Покровский, - показали господствующему классу феодалов необходимость поступиться средневековыми привилегиями в пользу неограниченной власти царя для успешной борьбы с мятежным народом» (стр. 65). Коротко и ясно: «показали» и все тут. Почему показали, какими средневековыми привилегиями необходимо было поступиться для успеха борьбы, где, короче говоря, конкретные доказательства истинности этого категорического утверждения - на эти вопросы никогда не получаешь ответа. На возникновение важнейших атрибутов абсолютной монархии, таких, как регулярная армия, иерархическая система центральных и местных учреждений, формирование бюрократии, полиции, «влияли народные движения», пишет С. М. Троицкий. Далее идут примеры. Увеличение числа полков нового строя, которые были переходным этапом на пути создания регулярной армии, было вызвано не только недостатками стрелецкого войска, но и тем, что часть стрельцов приняла участие в городских восстаниях, что «напугало правящие круги». Распространение воеводского управления, а затем проведение в начале XVIII в. губернских реформ, усиливших централизацию, «были непосредственной реакцией господствующего класса феодалов на обострение классовой борьбы трудящихся». «Чем, как не остротой и размахом сопротивления крестьян, — вопрошает С. М. Троицкий, — можно объяснить тот хорошо известный факт, что карательные функции получили особенно большое развитие во всех звеньях аппарата управления абсолютной монархии в XVIII в...» (стр. 142). Допустим, что С. М. Троицкий в данном случае прав, хотя трудно понять, какой может быть система центральных и местных учреждений в любом централизованном государстве, как не иерархической, независимо от того, каков там уровень «классовой борьбы трудящихся», и как такая система может существовать, если одновременно не будет формироваться бюрократия. Следует ли отсюда, что классовая борьба являлась (наряду с экономическим развитием) определяющим фактором в становлении абсолютизма? Нет, С. М. Троицкий уже осторожен, народные движения, оказывается, только «влияли», а как и насколько, он предпочитает не говорить. А ведь в этом все дело. Сходные примеры и утверждения присутствуют и в статье М. Я. Волкова. Но кроме них он привел еще ряд доказательств из области идейной борьбы XVII—XVIII вв., что является до некоторой степени новым и потому заслуживает внимания. Основная мысль М. Я. Волкова сводится к тому, что в связи, как он выражается, с «идеологическим кризисом», возникшим в 50—60-х годах XVII в., в некоторых церковных кругах, среди горожан и других слоев населения стали обращаться антицерковные и антигосударственные идеи, конечный смысл которых сводился к требованию реформ, объективно носивших буржуазный характер, и сами эти идеи были порождением и отражением роста товарно-денежных отношений, развития буржуазных связей. Кризис, по его мнению, начался с падения авторитета русской православной церкви и выразился «в развитии двух идеологических тенденций:... в росте религиозного индефферентизма в городах и... в возрождении языческих обрядов и празднеств в тех же городах, и особенно в деревнях». Затем пошло «вольномыслие», в частности, отрицание иконопочитания 15. Это отрицание было ни чем иным, как отражением «в сознании появления в стране новых отношений, порожденных развитием товарно-денежных хозяйств». Новый шаг вперед в деле идеологической эмансипации сделал B конце XVII в. игумен Андреевского монастыря старец Авраамий. Во-первых, он «считал людей производителями вещей, имеющих определенную цену, т. е. товаропроизводителями, и общество людей, созидающих такие вещи, — его идеал, оно от бога». «Отсюда его иптерес к делам внутреннего управления». Программа Авраамия и его кружка требовала справедливого суда для всех и избрания честных и умных судей, независимо от породы. Кроме того, члены кружка считали также целесообразным установление жало 14 В. В. Мавродин. Указ. соч., стр. 200—201. 15 М. Я. Волков. О становлении абсолютизма в России. «История СССР», 1970, No 1, стр. 95. 5 История СССР, No 4 ванья всем приказным служителям и запрещение «имать мзду» за решение дел. «Самодержцам» рекомендовалось также получаемые с подданных оброки и подати разумно расходовать и, наконец, ограничить определенной суммой расходы на содержание цар ского двора (стр. 99). «Программа, изложенная Авраамием, — делает вывод М. Я. Вол ков,- является нервым документом (из известных сегодня науке), в котором отра жены общие интересы горожан и указан соответствующий этим интересам путь ре форм». «...Следует подчеркнуть, что идеи о равном суде для всех людей и о „дешевом" правительстве, столь определенно выраженные Авраамием, принято считать бур жуазными идеями» (разрядка автора). Обычную религиозно-моральную пропо ведь обычного монаха, характерную и для XVII, и для XVI в., то, что уже было сказано Пересветовым, М. Я. Волков, ничтоже сумняшеся принимает за раннебуржу азное идейное реформаторство. Хорошо, однако, что не только мои оппоненты, но и природа любит равновесие. В противовес неумеренным оптимистам она создала недо Берчивых скептиков: прыгание через костер в ночь на Ивана Купалу в городах «и осо бенно в деревнях» в знак готовности пойти в огонь за свободное развитие товарноденежных отношений? Не верим! Старец Авраамий в роли русского Вольтера? Увольте Упрощенное, и, следовательно, неверное представление о самой классовой борьб и механизме ее действия на развитие общества время от времени зло шутит с его носителями. Великолепный пример этому уже цитировавшаяся статья В. В. Мавро дина. Закончив ее первую половину обычным утверждением, что крестьянские войны «в той или иной мере ведут к расширению и утверждению капиталистических элемен тов», способствуют «развитию буржуазных отношений» 16, автор вдруг делает поворот на 180°. «В течение довольно длительного времени,- пишет он, — в советской истори ческой литературе господствовала определенная точка зрения, основное содержание которой сводилось к утверждению, что крестьянские войны подрывали, расшатывал феодальный строй. Эта точка зрения подверглась справедливой критике в докладе а затем в статье А. Л. Шапиро. -- В самом деле, крестьянскую реформу 1861 г. отделяет от первой крестьянской войны в России 250, от последней - 90 лет. И в течение всего этого периода феода лизм противостоял крестьянским войнам и устоял. Крестьянские войны не привели к каким-либо уступкам со стороны господствующего класса и его правительства» 17 Оказывается, как выясняется из второй половины статьи, главное значение кре стьянских войн не в способствовании развитию буржуазных отношений и т. п., а совсем в другом. Это значение «следует усматривать не в непосредственных их результатах», пишет В. В. Мавродин, а в том, что классовая борьба крестьян накапливала у них, по словам В. И. Ленина, «горы ненависти, злобы и отчаянной решимости», откладывалась в народной памяти, в частности, в фольклоре, который, в свою очередь, «мобилизовал крестьянство, способствовал обострению классовых противоречий, развивал классовое сознание и самосознание». Во-вторых, крестьянские войны и классо вая борьба «имели огромное значение в развитии общественно-политической мысли в России» (Радищев, декабристы, Герцен, Чернышевский, народники). Таков конечный вывод. Все, что написал В. В. Мавродин в заключительной части своей статьи, является переложением статьи А. Л. Шапиро, на которую OH ссылается. А. Л. Шапир сделал в этой статье попытку реально оценить значение классовой борьбы крестьянства и прежде всего крестьянских войн XVII—XVIII вв., их воздействие на историзо страны. Он решил посмотреть, что представляет собой на деле фраза о том, что кре стьянские войны «расшатывали» феодальный строй, фраза, которую назубок знают все тринадцатилетние мальчики и девочки страны. Итог его исканий известен: фоль клор, Радищев и т. д., иногда небольшое смягчение повинностей. Но что касается «расшатывания», то, как констатирует сам А. Л. Шапиро, после восстания под пред водительством Разина поток крепостнических законов не был остановлен, а размер повинностей резко увеличился. Норма эксплуатации барщинных крестьян после кре стьянской войны во главе с Пугачевым резко возросла и т. д. 18 В связи с этим необходимо обратить внимание читателя на одно обстоятельство Всячески превознося классовую борьбу крестьян, горожан, стрельцов, преувеличивая ее размеры, критикуемые мною авторы всегда констатируют один и тот же факт: чем эта борьба по своим масштабам и организованности была выше, тем результат был для борющихся хуже. В выигрыше оказывались противоборствующие им силы: государство и господствующий класс. Конечным результатом всех народных движений были усиление абсолютизма и крепостничества. Чем больше строй «расшатывали», тем больше он укреплялся. Такой вывод с точки зрения борющихся масс отнюдь не обнадеживающий, а с точки зрения теории марксизма неверен в принципе, ибо марксизм. как известно, исходит из обратного тезиса: чем сильнее классовая борьба трудящихся, 16 В. В. Мавродин. Указ. соч., стр. 204. 17 Там же, стр. 206--207. 18 А. Л. Шапиро. Об исторической роли крестьянских войн XVII—XVIII вв. России. «История СССР», 1965, No 5, стр. 63, 77, 80. B тем слабее становится существующий строй, тем сильнее прогресс. Принципиальная разница между марксизмом и либерализмом как раз и состоит в том, что последний протестует против революционного движения и революций именно потому, что они, с его точки зрения, всегда в конечном итоге идут на пользу реакции. «Революции всегда задерживают прогресс, вызывая реакции»,- писал К. Д. Кавелин 19. Эту идею в третьеиюньский период настойчиво пропагандировал Струве и Доказывал он ee, кстати, прежде всего ссылкой на последствия восстания Пугачева. После всего сказанного мне легко объяснить, почему я не стал затрагивать вопрос о проблеме революции и эволюции при переходе от феодализма к капитализму, чем навлек на себя гнев А. М. Давидовича и С. А. Покровского. Я придерживаюсь точки зрения, смысл которой состоит в том, что прочность русского абсолютизма, его длительность, азиатская свирепость, крепостнический дух и т. п. объясняются не силой классовой борьбы крестьянских и городских масс, а, наоборот, слабостью, недостаточностью этой борьбы. Если бы она была хоть на одну пятую такой, какой ее изображают многие исследователи, судьба самодержавия, сила и сроки его существования были бы существенно иными. Я исхожу из известного тезиса В. И. Ленина, что до 1905 г. в России не было революционного народа. Совершенно очевидно, что ограничиться простым провозглашением этой идеи при теперешнем состоянии литературы вопроса никоим образом было нельзя. Поэтому я и заявил, что, поскольку «это отдельный сложный сюжет, требующий обстоятельной дискуссии и не связанный непосредственно с задачей нашей статьи», то касаться его не буду. Говоря иначе, я зарезервировал за собой право выступить по затронутому вопросу, если удастся, специально. Теперь, как мне кажется, в самый раз дать некоторые разъяснения по вопросам, породившим у моих оппонентов недоумение и иронию. Особенно переполняет ирония С. М. Троицкого. Он недоумевает по поводу «необыкновенной судьбы», которую уготовил русскому абсолютизму А. Я. Аврех своей беспочвенной фантазией и легковесными спекуляциями. Абсолютизм у него, восклицает мой оппонент, и первый выразитель интересов «неродившейся буржуазии!», и «на свет божий появляется тоже не совсем обычным путем: в результате «скачка», да не простого, а вследствие «некоей революции сверху» (стр. 132). По А. Я. Авреху, продолжает С. М. Троицкий, абсолютная монархия сама является предпосылкой буржуазного развития страны, «хотя, напомним, самих капиталистических отношений нет и в помине» (там же). Подводя итоги концепции А. Я. Авреха, мой ОППОНЕНТ подымается до вершин сарказма. «В итоге в России начала XVIII в. на цветущей феодальной ниве в результате „реБолюции сверху“ (понимай по воле царя) появляется,дитя предбуржуазного периода" - абсолютизм. В его „крови“, по образному выражению А. Я. Авреха, бушует „либерализм“ буржуазной политики. С самого первого дня своего рождения „младенец“, если так можно выразиться, начинает заниматься построением капиталистического общества в России». Остальное в том же духе. «Читателю остается только гадать, почему это вдруг феодальное государство, каким была абсолютная монархия, при полном отсутствии элементов капитализма в хозяйстве страны, начинает проводить буржуазную политику» (стр. 133). Такое же несогласие выражает и Л. В. Черепнин. «...Многое в его концепции,сказал он в своем заключительном слове, отвечая на мое выступление, — я просто не понимаю» 20. Непонятно, прежде всего, как это русский абсолютизм объявляется прототипом буржуазной монархии, тогда как зарождается эта монархия в такое время, когда буржуазия еще не складывается. «Процесса же появления буржуазного государства в стране, где нет буржуазии, т. е. нет соответствующего базиса, — говорит Л. В. Черепнин, — я просто не могу представить» 21 В свою очередь, М. Я. Волкову «хотелось бы знать, какое содержание имеет формула о „революции сверху" при Петре I...» (стр. 90). Ход рассуждений моих оппонентов понятен. Определяющим фактором развития, как известно, являются производительные силы. Их изменение ведет к изменению в базисе, а тот, в свою очередь, определяет характер надстройки. А тут получается вроде все наоборот. Невольно приходит на ум тезис «государственников» о том, что в России демиургом ее истории было государство, и мысль - не поддался ли этой теории А. Я. Аврех. Опасения С. М. Троицкого идут еще дальше и поэтому он напомнил мне, что еще Энгельс в «Анти-Дюринге» «подверг резкой критике сходные (с моими.- А. А.) воззрения, переоценивающие самостоятельную роль государства в развитии экономики» (стр. 133). В TO же время И и Л. В. Черепнина не оставляет мысль, что все сказанное выше о производительных силах, базисе и надстройке А. Я. Авреху тоже, вероятно, известно. Как быть? Постараюсь рассеять их недоумение. Имеется ряд высказываний Маркса и Энгельса, как раз посвященных интересующему нас вопросу. То, что эти высказывания относятся к России второй половины XIX в., в данном случае не имеет значения, так 19 К. Д. Кавелин. Собрание сочинений, т. 11. СПб., 1889, стр. 1000. 20 «Документы...», стр. 277. 21 Там же. как они носят принципиальный характер, трактуют о самом существе взаимосвязи русского абсолютистского государства с экономическим развитием страны, а потому в полной мере применимы и к более раннему периоду. В «Послесловии к работе „О социальном вопросе в России“», написанном в начале 1894 г., Энгельс, как бы подводя итоги всем своим прежним высказываниям и прежде всего оценкам Маркса относительно судеб капитализма и общины в России, писал: «Так как после поражений в Крымской войне и самоубийства императора Николая I старый царский деспотизм продолжал существовать B неизменНОМ виде оставался только один путь: как можно более быстрый переход к капиталистической промышленности». Армию погубило отсутствие железных дорог, следовательно, надо было их строить. «Но железные дороги означают создание капиталистической промышленности и революционизирование примитивного земледелия». «Но нельзя создать одну отрасль крупной промышленности, не вводя вместе с ней всю систему» 22 Чтобы избавить моих оппонентов от искушения истолковать эту цитату B TOM смысле, что, мол, остававшийся «один путь» предстояло проделать буржуазии, а не царизму, процитируем еще несколько фраз. «Царизму нужны были деньги». «Русскому государству... приходится в прямых интересах фиска заботиться об искусственном насаждении отечественной промышленности» 23. Более того. Царизм насаждал не только промышленность, но и искусственно создавал буржуазию. «Зачатки буржуазии», писал Энгельс в другой работе, существовали еще в старой, дореформенной России. Но «в дальнейшем эту буржуазию, особенно промышленную, стали буквально выращивать посредством щедрой государственной помощи, субсидий, премий и покровительственных пошлин...» 24. Пусть так, не сдаются мои оппоненты, но ведь и искусственное выращивание стало возможным только при определенном соотношении предшествующего экономического развития с настоящим, когда это выращивание было пущено в ход. Но и тут дело обстоит не так. «...Возникновение сети железных дорог в ведущих странах капитализма,— писал Маркс в письме к Даниельсону, — поощряло и даже вынуждало государства, в которых капитализм захватывал только незначительный верхний слой общества, к внезапному созданию и расширению их капиталистической надстройки в размерах, совершенно не пропорциональных остову общественного здания, где великое дело производства продолжало осуществляться в унаследо ванных исстари формах» 25. В письме к тому же Даниельсону, написанном в 1892 г., 13 лет спустя после цитированного письма Маркса, Энгельс, еще раз подчеркнув, что «не подлежит сомнению. что нынешний внезапный рост современной «крупной промышленности» в России был вызван искусственными средствами», и, отметив, что так же обстояло дело во Франции во времена Кольбера, а затем в Испании, Италии и Германии, объяснял неизбежность такой политики следующим образом: Россия не могла в конце ХІХ в. «существовать и удерживать независимое положение в мире как чисто сельскохозяйственная страна...» 26. Иначе бы ее ждала участь Индии. Конечный его вывод гласит: «Все правительства, даже самые абсолютистистские, в конечном счете только исполнители экономической необходимости, вытекающей из положения страны» 27. Вызывает удивление то, что эти слова сторонники раннего капитализма записывают себе в актив, не вн!кая в контекст и в последние слова фразы. Между тем, очевидно, что Энгельс имеет в виду экономическую необходимость, обусловленную внешними факторами, угрозой потери государственной мощи и даже независимости. «Буржуазия», — писали Маркс и Энгельс еще в «Коммунистическом манифесте». «под страхом гибели заставляет... все нации принять буржуазный способ производства...» 28. отождествляя это слово с капитализмом, Историки по самому существу своей профессии обязаны видеть и оценивать факты во взаимосвязи, всегда точно и ясно представлять себе их место в цепи явлений и исходить не только из начального, но и конечного результата того или иного процесса, особенно историки, живущие в наши дни, когда на их глазах десятки государств прямо из родового строя стремятся «прыгнуть» в современную цивилизацию, ориентируясь при этом либо на социализм, либо на капитализм. Могут возразить: время другое. Время другое, но проблема та же. Хочешь жить иди в ногу со временем. И счастье для России, что это хорошо понял Петр I. Поэтому он стал насаждать уральскую горную промышленность, мануфактуры, Сенат, берг- и прочие коллегии, в том числе и будущую буржуазию и зачатки буржуазного права. Мои оппоненты любят слово «диалектика». Но, как правило, они произносят его тогда, когда у них не 22 К. Маркси Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 450. 24 Там же, стр. 261. (Разрядка моя.- 26 Там же, т. 38, стр. 313. 17 Там же, стр. 314. A. A.). 28 Там же, т. 4, стр. 428. (Разрядка моя. — А. А.). сходятся концы с концами. Когда же им приводится пример подлинной, а не словесной диалектики, они на деле отказываются от нее и заявляют, что я государство Петра и его преемников считаю буржуазным государством, что является, как будет показано ниже, чистым вымыслом. Известная мысль Энгельса о том, что экономика решает в конечном счете, означает, на мой взгляд, бесконечную возможность вариантов экономического и социального развития, конечное направление которого задано развитием производительных сил. Подобно тому, как стоимость является силовым полем цены, из которого она не может выскочить, так и закон экономического развития, открытый Марксом, является осевой линией, вокруг которой вращаются на разном удалении и с неодинаковой скоростью те или иные национальные и региональные модификации идеальной модели общественно-экономических формаций. В противном случае история как конкретная наука сделалась бы излишней. Чтобы покончить с рассматриваемым сюжетом, необходимо еще несколько слов сказать о пресловутой «революции сверху» Петра I, которая так насмешила С. М. Троицкого. Правление Петра было воспринято как огромный качественный скачок в истории России как его современниками, так и его потомками. В этом не сомневались ни короли, ни дипломаты, ни поэты, ни мыслители. Как величайшего преобразователя, сломавшего старую Россию и создавшего Россию новую, воспринимал его не только Пушкин, но и Герцен. «Наследник царей, династ, преемник Алексея, наконец, самодержец всея Руси, Белой и Червонной, "Великой и Малой, — писал А. И. Герцен,— Петр I был и до времени явившимся якобинцем и революционером-террористом» 29. В этой великолепной реплике поражает исключительно глубокое чувство историзма, которое всегда было присуще А. И. Герцену. Но есть доказательство еще более убедительное: вся последующая история России. Знаменитое «окно в Европу», прорубленное Петром, это не просто красивый образ, а суть его царствования. Именно с этого времени Россия становится подлинно БЄЛИКОЙ И ПОДлинно европейской державой со всеми вытекавшими отсюда последствиями не только для России, но и для Европы. Мои оппоненты вынуждают меня доказывать очевидность. Настоящее негодование вызывает у них тезис о совместимости крепостничества с прогрессом. Особенно ополчается против него М. Я. Волков. «В 40-е годы, — пишет он, - прямо писали о прогрессивном для своего времени значении крепостничества. Сейчас та же по сути точка зрения, но в завуалированном виде, проводится историками, которые доказывают, что до второй половины XVIII в. феодализм в России развивался по восходящей линии. Сторонником этой концепции заявил себя и А. Я. Аврех» (стр. 91). Чтобы опровергнуть эту концепцию, М. Я. Волков создал даже особую теорию, которую было бы грешно оставить незамеченной. «Оценивая крепостничество,— указывает он, — не следует, во-первых, смешивать общие закономерности с особенными. Первые есть выражение прогресса производительных сил (углубление общественного разделения труда, поступательное развитие земледелия, промышленности и т.д.) и присущи всем этапам развития общества. Вторые, т. е. особенные закономерности, есть выражение эволюции данного типа производственных отношений (формы собственности, социальная структура общества и т. д.) и присущи лишь данной формации и стадиям ее развития. И, во-вторых, не следует поэтому (?) плоды поступательного развития производительных сил, т. е. успехи B углублении общественного разделения труда, в развитии сельского хозяйства, промышленности и т. д., объявлять следствием утверждения, в данном случае, той формы феодальной собственности, для которой, наряду с увеличением прав феодала на землю, характерно развитие частного права собственности на работника производства и усиление внеэкономического принуждения. Необходимо еще доказать, что она, а также покоившаяся На ee основе сословная структура русского общества XVII—XVIII вв. способствовали или, по меньшей мере, не препятствовали функционированию общих закономерностей» (стр. 91). Такова теория. Первое, что проглядывает в ней, — это стремление автора простую мысль выразить как можно более сложно. Во-вторых, в такой упрощенной подаче эга сама по себе правильная мысль приводит к неверным выводам. Сказано всего-навсего следующее: производительные силы имеют свойство идти вперед всегда и везде, в любом обществе, при любых производственных отношениях, в любых формах. Это верно и для крепостнической эпохи. Производительные силы действительно развиваются и в это время, но крепостничество здесь ни при чем: они не могли не развиваться в силу своей природы. Если М. Я. Волков прав, то как быть с основной идеей марксизма о необходимости замены одних производственных отношений другими, когда они устаревают и превращаются в тормоз развития производительных сил? Теоретикам тогда следует отказаться от необходимости исследовать производственные отношения, а практикам 29 А. И. Герцен. Собр. соч. в 30 томах, т. VII. М., 1956, стр. 192. (Разрядка моя.— А. А.). |