за

И

В России он выражал стремление старого самодержавно-бюрократического строя, во-первых, укрепить и продлить свое существование счет развития капиталистической экономики, и, во-вторых, обеспечить максимально возможное в новых условиях сохранение экономических политических привилегий старого поместного дворянства. Такое приспо собление вместе с тем означало стремление старого государства расширить свою социальную и политическую опору в лице русской буржуазии.

Главными сферами непосредственного воздействия госкапитализма на социально-экономический базис явились железнодорожный транспорт и кредитная система России. Частное по форме железнодорожное строительство и хозяйство 60—70-х годов (после неудачного опыта с Главным обществом российских ж. д.) фактически велось при решающем участии государства. Последнее гарантировало иностранным инвесторам выплату твердых доходов в устойчивой валюте, отстранив их тем самым от всякого контроля над российскими железными дорогами. Позднее было проведено огосударствление железных дорог, а сохраненные частные по форме дороги стали придатками государственно-капиталистического железнодорожного хозяйства.

Государственные финансовые органы — Министерство финансов с его оперативным управлением — Кредитной канцелярией, Государственный банк и другие финансовые институты имели вплоть до 1917 г. определяю щее влияние на деятельность частных коммерческих и ипотечных банков. Достаточно указать на то, что акционеры крупнейших столичных банков могли избирать председателями правлений и директорами-распорядителями лишь тех лиц, кандидатуры которых были предварительно согласованы с Министерством финансов.

В итоге домонополистический капитализм в России отличался от капитализма свободной конкуренции в западных странах. Многообразное государственное вмешательство в экономику развивающегося крупнокапиталистического хозяйства породило такие взаимоотношения между государством и частными предприятиями и банками, которые сложились в западных странах только после мирового экономического кризиса 1929— 1933 гг. Таково спасание крупных предприятий и банков во время кризисов 1873 года и 1899—1903 гг., продолжение на высоком уровне железнодорожного строительства в 1900—1902 гг., детальная и усиливающаяся регламентация деятельности акционерных банков законами 1872, 18831884 и 1902 гг.

На своем третьем этапе после революции 1905 г. российский госкапитализм утерял свое относительно прогрессивное значение, активную направленность на ускорение капиталистической индустриализации России. Царизм, резко ослабленный революцией, переключился на другие задачи укрепление государственных финансов и золотой валюты, увеличение и создание бюджетных, инвалютных и золотых резервов, что бы ло несовместимо с продолжением политики капиталистической индустриализации страны. Темпы роста промышленности в 1907—1913 гг. были весьма значительны, выше мировых, выше Германии и США, но удельный вес России в мировой продукции был еще очень низок. По уровню монополизации крупной промышленности, транспорта и банков Россия в 1914—1917 гг. не уступала, а во многом превосходила развитые страны Запада. В огромной аграрно-индустриальной стране с большим численным перевесом мелкобуржуазного крестьянства над рабочим класCOM тесно сплелись объективные предпосылки буржуазно-демократической И социалистической революции, приведшие K

Октябрю.

Великому

На этом можно было бы закончить анализ работ и концепции Т. фонЛауэ и полемику с ним. Однако, как указывалось в начале статьи, Лауэ представляет социалистическую индустриализацию в СССР однотипной капиталистической индустриализации в России, ее прямым продолжением. Поэтому необходимо вкратце коснуться лауэвских «заходов» в историю советского общества. Тем более, что они во многом помогают понять не только методологические, HO И идейно-политические автора.

ние планы известны

позиции

Еще свою самую первую статью американский историк начинает с широковещательного и недвусмысленного заявления: «Изучающим пятилетпреувеличенные претензии, споры, достижения, фальсифицированная статистика и ужасающие человеческие жертвы которых стоила„социалистическая индустриализация" Советской России». Но неправильно, как это делается обычно, продолжает автор, приписывать все эти явления «большевистской теории и практике». «Те, кто так думает, будут поражены, обнаружив, что критика первых пятилеток была предвосхищена почти в тех же выражениях в атаках на более раннюю быструю индустриализацию России, связанную с именем Сергея Витте... Он также щеголял показными результатами, сомнительными цифрами и также был вынужден требовать тяжелых жертв за счет общественного благосостояния. Несмотря на глубокие различия между советской системой и эпохой Витте, существует, по-видимому, внутренняя преемственность, указывающая на более глубокие закономерности и трагедии, с которыми приходится сталкиваться отсталым странам с сильными националистическими и империалистическими тенденциями, когда они начинают быстро развиваться». Лауэ особо подчеркивает, что и в старой, и новой России общим было якобы «отвращение к горьким плодам насильственной индустриализации» («Высокая цена», стр. 425—426).

Мы уже показали, что «отвращение» к протекционистской политике царского правительства испытывало в основном реакционное поместное дворянство, а отнюдь не «вся» Россия. Если говорить о социалистической индустриализации, то этот тезис Лауэ следует признать не просто оши бочным, но клеветническим.

Но главное, конечно, в другом. Социалистическая индустриализация не является и не может рассматриваться как продолжение индустриализации капиталистической. Последняя направлена в основном на ускорение экономического развития и проводилась, как правило, старыми абсолютистскими режимами, стремившимися в собственных интересах и в интересах класса помещиков-феодалов приспособиться к развитию капиталистических отношений. Поэтому, поощряя капиталистическую индустриализацию, ни французский абсолютизм с его политикой кольбертизма, ни царское правительство с его насаждением железнодорожного транспорта, крупной машинной индустрии, крупных банков, отнюдь не стремились к изменению старой социальной структуры; напротив, они пытались сохранить от нее все, что было возможно.

Социалистическая индустриализация направлена не только на МОЩное развитие экономики страны, но и на сознательное изменение социальной структуры, ликвидацию эксплуататорских классов, преобразование мелкобуржуазного крестьянства в коллективных хозяев, строителей социализма. Социалистическая индустриализация означает техническое перевооружение не только промышленности, но и сельского хозяйства. Поэтому советские историки, отдавая должное деятелям, эффективно проводившим капиталистическую индустриализацию, таким как Рейтерн,

Бунге и в особенности Витте 23, не могут рассматривать их как пред. шественников социалистической индустриализации, глубоко народной по существу и по ее результатам.

Не разобравшись в сути капиталистической индустриализации России, Лауэ тем более не смог постичь смысла и значения социалистического преобразования экономики СССР. Отсутствие глубокого анализа он довольно часто пытается восполнить хорошо продуманным объективизмом, выражающимся и в упреках «западному миру» в нежелании понять проблемы, стоявшие и стоящие перед менее развитыми странами, и в сомнениях относительно правомерности оценок с западных позиций тех или иных явлений русской истории. Вот один из примеров. «Все же надо признать, — пишет Лауэ, — что послереволюционный режим с большей умелостью ухватил крупные задачи России, конечно, с еще более крупными жертвами. Но можно ли отважиться принимать за меру требуемых от народа жертв, когда решаются коренные вопросы революции, самоутверждения наций, преодоления эпидемий, голодовок и других роковых спутников отсталости?» («Высокая цена», стр. 458).

Дружественно настроенным к нашей стране, но незнакомым с ее подлинной историей людям, — будь то либеральная интеллигенция США или прогрессивные деятели стран «третьего» мира, — не легко разобраться в таком поистине талантливом маккиавеллистском объективизме. Тем важнее детальный критический разбор взглядов Лауэ на историю СССР как дооктябрьского, так и советского периодов. Первую часть этой задачи

я и попытался выполнить.

--

23 М. Н. Покровский был первым, кто дал развернутую оценку Витте как исторического деятеля еще в 1930 г. Витте «был несомненно,- пишет Покровский,величайших министров царской России... Витте использовал (экономический - И. ГА подъем, чтобы чрезвычайно укрепить позицию абсолютизма... 20 лет более или менее успешной обороны против революции, вот что дала империи Романовых „эра Витте"> Смысл сделанного Витте М. Н. Покровский характеризует как «насаждение своеобраз ного государственного капитализма в рамках самодержавной монархии». См. Большая Советская Энциклопедия, I изд., т. 11, 1930, ст. С. Ю. Витте стлб. 325—326. Данная в статье социальная характеристика Витте в настоящее время устарела. Аналогичную характеристику политике Витте дал еще в 1939 г. виднейший советский историк-экономист П. И. Лященко (см. П. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. 1, М., 1939, стр. 462).

Б. И. НОТкин

НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА УСОВЕРШЕНСТВОВАТЬ ШТАМПЫ ЗАПАДНОЙ СОВЕТОЛОГИИ

(О книге М. Левина «Русский крестьянин и советская власть»)

в буржуазной историографии существует значительное число работ, посвященных вопросам истории советского сельского хозяйства и советской деревни в целом. В фокусе внимания буржуазных авторов находятся проблемы социалистического кооперирования деревни, ее социальной структуры, взаимоотношения советского колхозного крестьянства с государством и другими слоями советского общества. За более чем полвека своего существования западная «советология» выработала целый набор версий, которые с небольшими модификациями благополучно кочуют из работы в работу.

Советские историки неоднократно подвергали критике буржуазную литературу о советском крестьянстве, большей частью имеющую определенную политическую направленность1. Они убедительно показали несостоятельность попыток «советологов» извратить марксистско-ленинскую теорию аграрного вопроса, исказить причины и цели коллективизации. Была аргументированно доказана и тщетность усилий буржуазных авторов представить капиталистический способ ведения хозяйства более эффективным в экономическом отношении, чем социалистический.

К сожалению, с меньшим вниманием советскими историками была рассмотрена трактовка вопросов социальной структуры советской деревни в буржуазной историографии. Между тем это представляется особенно важным ввиду того, что в последнее время в западной литературе заметен возросший интерес к данным вопросам, являющийся следствием интереса буржуазной науки к социальной структуре советского общества в целом. Создан целый ряд моделей и схем советского общества, требующих специального критического разбора.

Наиболее показательной для состояния современной буржуазной историографии социальной структуры советской деревни является книга профессора Колумбийского университета (США) М. Левина «Русский крестьянин и Советская власть» 2.

1 Г. В. Шарапов. Критика антикоммунизма по аграрному вопросу. М., 1966; В. И. Тетюшев. Против фальсификации истории социалистического преобразования сельского хозяйства в буржуазной историографии. Автореф. канд. дисс. М., 1966; А. А. Барсов, В. С. Васюков. Зарубежная антимарксистская историография коллективизации сельского хозяйства и развитие колхозного строя в СССР. В сб. «История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР». М., 1963; А. А. Барсов. Против извращения истории советского крестьянства буржуазной историографией. «История СССР», 1967, No 2; А. А. Барсов, В. С. Васюков. Вопросы социально-экономического преобразования советской деревни в современной французской антимарксистской историографии. «История СССР», 1960, No 4; Ю. С. Борисов, В. С. Васюков. Некоторые проблемы коллективизации сельского хозяйства в оценке Шарля Бувье. «Вопросы истории», 1960, No 10; М. Ф. Пузрина. Новые маневры. буржуазных советологов-аграрников. «История СССР». 1969, No 1.

2 M. Levin. Russian Peasant and Soviet Power. Evanston, 1968.

М. Левин не новичок в истории. Несколько лет назад он написал статьи «Что стояло за коллективизацией?» и «Кто был советский кулак?» 3, КОторые положили начало большой дискуссии, развернувшейся на страницах журнала «Soviet Studies». Мы не станем разбирать эти статьи, поскольку они легли в основу книги «Русский крестьянин И Советская власть», главные положения которой будут рассматриваться ниже. Отметим лишь, что М. Левин дал в них весьма нелестные оценки буржуазной историографии данного вопроса, заявив, что «мешанина идей и концепций» усугубляется отсутствием «хотя бы одной работы, удовлетворяющей каким-либо научным стандартам» 4. Тем не менее статьи Левина поддержали Е. Карц и Р. Шлезингер 5; Р. Бирман в комментарии ко второй из них назвал ее «исключительно ценной», а О. Наркевич «прекрасной» 6.

важ

Большой резонанс вызвала и монография М. Левина. Ее некоторые положения уже используются «советологами»-аграрниками 7. Главный редактор журнала «Soviet Studies» А. Ноув в предисловии к книге, хвалебно отозвавшись о ней, подчеркнул политическую актуальность и ность для «советологии» самой темы исследования: «Книга Левина рассматривает ключевой этап советской истории..., когда была полностью изменена политическая, социальная и экономическая жизнь села. В некотором смысле изменения были более революционными, чем сама большевистская революция 1917 года»

8

Итак, перед нами книга «Русский крестьянин и Советская власть». Открываем ее и на первых же страницах встречаем тот же критицизм, который был свойствен автору в его журнальных статьях: «В отношении «судьбы русской деревни на Западе... много было написано, но относительно мало понято» (стр. 11).

С каких же позиций освещает М. Левин невиданные в истории изменения, которые произошли в русской деревне после Октябрьской революции? Относится ли он к последователям Н. Ясного, которого его друг экономист Рихтер охарактеризовал как человека, «который всегда чувствовал, что борьба с коммунизмом была его личным делом, но которое он должен осуществлять как профессионал» 9? Или он более близок Э. Карру, наиболее видному, на наш взгляд, буржуазному объективисту?

Скажем сразу же, что Левин предстает перед нами противоречивым и непоследовательным автором. Так, с одной стороны, он признает пролетарский, массовый характер Октябрьской революции, которую МНОГИЕ его коллеги никак не хотят вывести за рамки узкого переворота. Он не отрицает классового расслоения деревни и союза пролетариата с трудовыми слоями деревни. При всей неправильности оценок причин коллективизации и методов ее проведения, Левин все же пишет: «Коллективизация крестьянства в СССР была самым удивительным событием века>> (стр. 19). Вместе с тем в его книге можно встретить положения совсем иного свойства. Многие взгляды и оценки автора гноселогически восхо

3 «Who was the Soviet Kulak» («Soviet Studies», vol. XVII, No. 2; vol. XVIII 'No. 2).

4 «Who was the Soviet Kulak?», p. 189.

5 «Soviet Studies», 1966, vol. XIII, No. 3, p. 353; «Soviet Studies», 1967, vol. XVIII No. 4, p. 399.

6 «Soviet Studies», 1967, vol. XVIII, No. 2, р. 371; 1968, vol. XX, No. 2, p. 235.

7 См. R. Miller. One Hundred Thousand Tractors. Cambridge, Mass., 1970, р. 195 8 «Russian Peasant and Soviet Power», р. 7. Далее ссылки на страницЫ КНИГУ

даются в тексте.

9 C. Rich ter. Soviet Planning. Oxford, 1964, р. 217.