тересы сельского хозяйства». Такой вывод решительно ни на чем не ос

нован.

на

Прежде всего автор вновь упускает особенности политики индустриализации в период кризиса. Своеобразная антикризисная политика проводилась уже Рейтерном в 1873—1876 гг. и Бунге в 1880-х годах и была доведена Витте до высшего в истории России предела в 1899—1903 гг. Она имела у Витте новую и в значительной мере реалистическую основу, заключавшуюся в продолжении железнодорожного строительства возможно более высоком в условиях кризиса уровне. В 1900 г. под председательством Николая II было проведено совещание, принявшее неслыханное в условиях кризиса решение ускорить строительство сооружающихся железнодорожных линий и приступить к строительству нескольких новых. В результате за годы кризиса сооружение железных дорог, хотя и значительно сократилось по сравнению с периодом 1896—1899 гг., велось на уровне, превышавшем первые три года промышленного подъема (1900 верст ежегодно в 1900-1903 гг. против 1700 в 1893-1895 гг.). Вслед за этим на другом совещании под председательством заместителя Витте по делам промышленности и торговли и с участием представитетей всех заводов было обсуждено положение металлургии и машиностроения, пересмотрены в сторону повышения снизившиеся заказы на металлы и подвижной состав. Одновременно ввиду отсутствия средств у строящихся и вновь сооружаемых дорог на приобретение металлов, паровозов и вагонов было предложено оплатить эти затраты за счет авансирования их Государственным банком. Перечисленные предложения были без всяких колебаний утверждены Николаем II по докладу Витте.

Одновременно, начиная с 1899 г., Витте в невиданных в России масштабах стал проводить, ссылаясь на практику Рейтерна, спасание терпящих бедствие ведущих банков и крупных предприятий, в первую очередь металлургических и машиностроительных 21.

Одной из главных целей этого являлось освобождение ведущих петербургских и московских банков от активов, иммобилизованных ими вольно или невольно в капиталовложениях в годы подъема. Вследствие этого в собственность или в фактическое ведение Государственного банка и Министерства финансов перешли ряд крупных заводов, а также банки, активы которых уже было невозможно освободить упомянутым путем.

Эти неслыханные в то время во всем капиталистическом мире антикризисные мероприятия объяснялись чрезвычайной развитостью в Россий госкапиталистического хозяйства и интенсивным госкапиталистическим форсированием экономического развития в годы подъема. Нельзя сказать, что правительственные круги, экономисты и публицисты понимали в то время истинные глубинные причины экономических кризисов. Но сказался опыт руководителей и чиновников Министерства финансов, эмпирически пришедших к выводу, что именно крахи банков играют наиболее существенную роль в волнообразном распространении банкротств на все более широкое число предприятий. Смысл антикризисного финансирования Витте состоял в том, что при множестве впечатляющих банкротств в 1899—1901 гг. оно все же в какой-то мере задерживало их

21 Новая антикризисная политика Витте, а также проводимое им антикризисное финансирование подробно освещены на основе новых документальных данных в моей подготовленной к печати монографии «Государственный капитализм и тяжелая промышленность в России» (гл. VI и VII), но сами факты Т. фон-Лауэ при желании мог найти и в официальных ежегодных изданиях («Отчеты по делопроизводству Государственного совета»), и в литературе и публицистике 1900—1903 гг.

15 История СССР, No 4

лавинообразное нарастание. В сущности это было своеобразным предвосхищением первых крупных в истории Запада антикризисных мероприятий начала 1930-х годов в Германии и США.

Разбор лауэвской концепции «революции извне» как разновидНОСТЕ теории «модернизации» подтверждает, как уже отмечалось в советской литературе, нацеленность этой концепции против марксистского основополагающего понятия общественно-экономической формации и исторической закономерности смены низших формаций высшими. «Модернизаторы» и «вестернизаторы», в их числе и фон-Лауэ, пытаются свести развитие общества нового и новейшего времени к индустриализационному процессу с сопутствующими изменениями в социальной и политической структуре, которые не отражают классовых конфликтов и классового характера производства и присвоения общественного продукта. Тем самым теория «модернизации» выхолащивает реальное содержание историче ского процесса и открывает двери для произвольных субъективистских обобщений.

Современные буржуазные ученые, в том числе и Лауэ, явно избегают называть свой общественный и государственный строй внятным и ясным термином «капитализм». Этот термин они употребляют лишь изредка и притом в кавычках, а такое понятие, как империализм, сводят к экспансионистским устремлениям во внешней политике. Столь многозначительная фигура умолчания резко отличает современных буржуазных истори ков, экономистов и социологов от их предшественников конца XIX чала XX в. Те не только называли вещи своими именами, но и гордились историей капитализма и своего класса, его «героическим» предпринимательским духом. Достаточно упомянуть Вернера Зомбарта и его книгу «Буржуа», Эренберга и авторов многих работ о «веке Фуггеров», Вельзеров и других южногерманских капиталистов XV—XVI вв. 22

на

Даже первое поколение апологетов империализма (Якоб Риссер, Герхард Шульце-Геверниц, Роберт Лифман и др.) не скрывало своего восхищения капитализмом и его лидерами капитанами индустрии Тиссенами, Круппами, Сименсами, руководителями монополистических банков Ганземанами, Фюрстенбергами и т. д. Это поколение еще считало нужным отмечать «теневые стороны» капиталистического развития, которые были преданы забвению в 30-х годах. Прошло еще четверть века, и на смену живой действительности пришли тощие фикции «народного ка питализма», «государства всеобщего благоденствия», а на смену реальному и бурному ходу прошлой и современной истории — теории «стадий роста», «модернизации», «революций извне».

Этим теориям марксисты противопоставляют анализ возникновения и развития капитализма и смены им докапиталистического строя как процессов, которые относятся к различным историческим эпохам и континентам, но тем не менее имеют общую основу в технико-экономическом прогрессе, а главное проявляются в единстве и взаимодействии экОНОМИКИ, социальной структуры и политически-правового строя при конечном, определяющем влиянии социально-экономического базиса. Выражаясь кратко, эти изменения протекали всегда и везде в виде двуединого процесса стихийного роста капитализма «снизу» и насаждения его «сверху»

22 Широкое представление о германской литературе этого периода дает труд крупного русского буржуазного ученого И. М. Кулишера «История экономического быта Западной Европы», тт. 1, II, изд. 8. М.— Л., 1931.

Начавшись с глубинных, сперва незаметных процессов, смена докапиталистического строя капитализмом завершается, во-первых, изменением социальной структуры общества как путем возникновения новых классов, так и трансформацией старых феодальных классов в классы нового общества. Во-вторых, утверждение капитализма завершается сменой феодального государства буржуазным, изменением основных публичноправовых институтов и всей сферы частного права.

Хотя эти процессы в XVI—XIX вв. имели в каждой стране свои национальные особенности, для большинства стран Европы и единичных неевропейских стран они складывались в три общих типа: западноевропейский, среднеевропейский и российско-японский.

B

Необратимое развитие капиталистических отношений, начавшееся нескольких странах Западной Европы, приобрело вскоре характер мирового процесса. Ранним его выражением явилось разложение докапиталистических отношений в других странах через посредство международной торговли. На уровне же развития крупного машинного производства складывания в первой половине XIX в. мирового капиталистического рынка, а затем и мирового капиталистического хозяйства, обнаруживается новая важная закономерность. Страны, начавшие позднее свой переход к капитализму, совершали его быстрее, особенно в сфере промышленного развития, так как использовали уже сложившийся в опередивших странах опыт машинного производства, технической и хозяйственной организации.

Это перенесение технического и организационного опыта является стихийной, базисной закономерностью, которая многократно проявлялась в различных странах. Прежде всего оно относилось к ведущей тогда отрасли промышленности хлопчатобумажной. Заимствование английских машин и опыта в 1830—1840-х годах почти одновременно породило в России, Саксонии и США хлопчатобумажную промышленность, миновавшую в большей или меньшей степени мануфактурную стадию развития. В еще большей мере процесс заимствования охватил во второй ПОловине XIX в. тяжелую промышленность металлургию и машиностроение. В таких странах, как Россия и Япония, эти отрасли возникали без прохождения промежуточных этапов, без мануфактурной стадии развития. Например, в Южной России 80-90-х годов металлургия возникла в виде крупных заводов с законченным металлургическим циклом, с собственной угольной и рудной базой, то есть в виде комбинированных предприятий.

Однако подобное заимствование локализовалось лишь в политически независимых странах, которые имели возможность на время освоения новых производств оградить свой внутренний рынок посредством таможенных пошлин от конкуренции со стороны промышленно развитых дерв жав.

Таким образом, Лауэ глубоко неправ, когда процесс перенесения новых производств в Россию и Японию XIX в., в современную политически независимую Индию изображает как незаметное и в то же время ненасильственное проникновение, чуждое неизменному укладу и психическим склонностям этих наций. Этот процесс, вопреки нарочитой концепции Лауэ, ничем в главном не отличался от тех же несколько более ранних процессов в Центральной Европе или США. Совершенно по-иному складывались взаимоотношения между промышленно развитыми странами и их колониями и лишь формально политически независимыми странами Азии и Латинской Америки. Все они были лишены возможности оградить свой внутренний рынок таможенными пошлинами от «ненасильственного» проникновения иностранных товаров. Здесь передовой капита

лизм великих держав приводил к разложению докапиталистических стношений, усиливал старый «средневековый капитализм» — торговый и ростовщический капитал и использовал колонии и полуколонии как

свои экономические придатки.

Однако и история Индии конца ее колониального периода опровергает усиленно поддерживаемую Лауэ традиционно колониалистскую версию, противопоставляющую деятельный и предприимчивый Запад пассивному и созерцательному Востоку. Освободившаяся Индия вступила в свою новейшую историю со сложившимся национальным крупным и даже сформировавшимся монополистическим капиталом. По мощи последний уступал монополиям империалистических стран, но в главном был даже тогда однотипен с ними.

—

монополь

капиталистическо:

Разумеется, индустриализация возникает лишь на уровне развития крупного машинного производства и выражается в создании отраслей, производящих функционирующие капиталы страны. На мировом кагнталистическом рынке и в мировом капиталистическом хозяйстве вплоть до начала первой мировой войны отчетливо проявлялась тенденция международному разделению труда, затрагивавшая как страны еще не завершившие, так и завершившие свой переход к капитализму. В эти условиях только крупные капиталистические страны со значительным населением и разнообразными отраслями промышленности, и то при осебых условиях, могли развиваться в высокоиндустриальные. В перво половине XIX в. единственной такой страной была Англия ная «фабрика мира». Со второй половины XIX в. и до 1917 г. только ДВЕ страны - Германия и США — стали высокоиндустриальными. Значение железнодорожного строительства для индустриализации проявилось во всех континентальных странах. Создан ние железных дорог было необходимым условием формирования общенационального капиталистического рынка для крупной промышленности и для торгового и капиталистического земледелия. И одновременно железнодорожное строительство было важнейшей составной частью индустриа лизационного процесса. В течение всего XIX века сооружение железный дорог, включая их реконструкцию и капитальный ремонт, являлось главной сферой капитальных вложений, намного превышавшей все прочие вложения в экономику вместе взятые. Поэтому вложения в железнодо рожный транспорт были в XIX в., а в России и в начале ХХ в., главно основой фаз подъема мирового экономического цикла и ведущим звеном индустриализационного процесса в политически независимых странах. Лауэ рассматривает строительство железных дорог только как предпосылку индустриализации, относя его исключительно к так называемо «инфраструктуре». В этом автор не оригинален, такова общая позиция современной буржуазной науки и именно потому, что создание железных дорог в колониях и полуколониях не способствовало их индустриализации. Все рельсы, подвижный состав и т. д. поставлялись промышлен ностью развитых стран, а созданные дороги использовались, прежде все го, для выкачки сельскохозяйственных монокультур и минерально-руд ного сырья, т. е. делали зависимые страны экономическим придатком ко

лониалистских.

Относя и в России создание железных дорог только к «инфраструкту ре», Лауэ, во-первых, проходит мимо индустриализации 60—70-х годов когда расширение производства рельсов и транспортного машиностроения имело подсобное значение по отношению к сооружению дорог. Вовторых, это дает ему возможность резко приуменьшить масштабы индустриализации 1893—1903 гг., когда железнодорожная сеть страны удвоилась и Россия совершила скачок в своем развитии. В-третьих, игно

зирование высокого уровня антикризисного сооружения железных дорог з 1900-1902 гг. призвано подкрепить произвольное утверждение автора, что «система Витте» исчерпала себя до наступления экономического кризиса. Словом, перенесение специфического в современной буржуазной науке понятия «инфраструктуры» на политически независимую Россию имеет у Лауэ многообразное назначение с конечной целью обосновать абсурдные положения: индустриализация была «противопоказана» России, и поэтому «система Витте» потерпела крах.

Большое значение в ускорении как перехода от феодализма к капитализму, так и капиталистической индустриализации принадлежит эксплуататорскому государству. Ускоряющее его воздействие на изменение социально-экономического базиса с особой силой и в многообразных формах проявляется в переломные исторические моменты.

Так было при зарождении и утверждении капитализма на Западе Европы, когда государство активно «освобождало» мелких производителей от средств производства, затем драконовскими методами загоняло их на работу в капиталистическую мануфактуру. Одновременно государство за счет ограбляемых колоний, работорговли и каперства, возведенных ранг государственной политики, a также внутренних способов «фабрикации фабрикантов», чрезвычайно ускоряло формирование нового эксплуататорского класса И принадлежащих ему капита

JOB.

Значительной была роль феодального государства и в ускорении перехода к капитализму в странах Центральной Европы. Здесь по примеру Франции поддерживалась нарождающаяся мануфактурная промышленность, но наравне с этим шла и перестройка старого помещичьего хозяйства. Значительно медленнее формировался здесь новый эксплуататорский класс, лишенный таких внешних источников своего обогащения, как колониальный грабеж и т. п. Перенесение фабричного производства из Англии значительно сократило мануфактурную стадию развития. В целом переход к капитализму совершился быстрее, чем в странах первого типа, и не революционным, а «эволюционным» путем — трансформацией социальной структуры и политического строя при незавершенных буржуазных революциях. Это означало, что в Центральной Европе, в отличие от Западной, отсутствовал ряд правовых институтов буржуазной демократии, власть осталась в руках старого, хотя и обуржуазившегося класса, сохранилась старая монархия с ее обуржуазившейся гражданской и военной бюрократией, и, что особенно важно, участие во власти экономически господствующего класса промышленной буржуазии — было

тожно.

нич

Таким образом, вопреки концепции Лауэ и других западных ученых, в действительности не существовало противопоставляемого «Востоку» единого «Запада». Попытки Лауэ сблизить с буржуазными демократиями среднеевропейскую разновидность «Запада», особенно пангерманистско-агрессивную Германию Бисмарка и Вильгельма II, являются неправомерными. В условиях завершенного перехода к капитализму германский государственный капитализм, получивший название «государственного социализма Бисмарка», имел лишь специфическое значение репление гегемонии милитаристской Пруссии в объединенной Германской империи.

ук

Напротив, огромной была роль старого феодального государства России и Японии, и не только в скачкообразном вступлении обеих стран в эпоху капитализма, но и в последующем его развитии. В обеих странах в условиях домонополистического капитализма достиг высшего распространения государственный капитализм.