ном группой преподавателей Московского университета. Сам факт продолжения Московским университетом дела, начатого Академией наук, свидетельствует об укреплении научных и организационных связей между институтами Академии наук СССР, с одной стороны, и высшими учебными заведениями - с другой.

В «Очерках русской культуры XIII—XV вв.» представлены все стороны материальдой и духовной культуры русского народа той поры: сельское хозяйство и ремесло, жилища и поселения, пища, утварь и одежда, средства передвижения и деньги, оружие, военное искусство и военно-оборонительные сооружения, право и суд, религия и церковь, язык, литература и просвещение, архитектура, живопись и декоративно-прикладное искусство. В этом отношении «Очерки» выгодно отличаются от ряда работ на ту же тему, в которых крен делается в сторону духовной культуры, чаще всего ограничиваемой живописью и литературой.

Вполне понятно, что задачи, стоявшие перед авторами, не могли не сообщить их труду обобщающего характера. И мы можем смело сказать, что «Очерки» явились первым и, несмотря на неизведанность пути, удачным опытом обобщения последних достижений науки в изучении русской культуры XIII—XV вв. Но достоинство «Очерков» огнюдь не исчерпывается успешным синтезом исследований о культуре России XIII— XV вв., оно прослеживается и в стремлении сохранить авторские точки зрения по наиболее важным проблемам истории культурной жизни.

Мы, естественно, не собираемся излагать содержание двух томов «Очерков». Позволим себе сделать только несколько замечаний и высказать некоторые пожелания.

В начальной главе первой части «Русь и ее культура в ХІІІ—XV вв.» (автор А. М. Сахаров) совершенно справедливо подчеркивается, что «не всякому народу довелось испытать внешний удар такой силы и продолжительности, какой приняла на себя Русь в середине и во второй половине XIII столетия» (стр. 7). Автор указывает и на непосредственные результаты Батыева нашествия и на его отрицательную роль в дальнейшем развитии русской культуры. Вместе с тем он указывает, что «возрождавшаяся и развивавшаяся русская культура полностью сохранила свой национальный характер», «монголо-татары ничем не обогатили ее, а их влияние практически было весьма незначительным» (стр. 29). Впрочем, А. М. Сахаров не всегда последователен в своих выводах, и мы не знаем, как согласовать только что цитированные слова с таким, например, заявлением: «Монголо-татарское нашествие было страшным бедствием для русской культуры это бесспорный факт», — утверждает он на стр. 28, но вместе с тем заявляет, что его влияние на культурное развитие Руси «практически было весьма незначительным». Видимо, надо более четко говорить об огромном негативном влиянии татар на русскую культуру. Совсем не случайно В. И. Ленин в самых отрицательных сторонах экономической, политической и культурной жизни пореформенной России усматривал «варварство», «дикость», «азиатский консерватизм», которые он прямо определял как проявление «азиатчины», «татарщины», указывая тем на их истоки, восходящие ко временам татаро-монгольского ига 2.

B

Интересным и плодотворным является подход А. М. Сахарова к разрешению главнейших вопросов образования централизованного государства. Мысль его, что объединение русских земель вокруг Москвы осуществлялось на чисто феодальной основе без Каких-либо примесей буржуазных отношений, нужно признать справедливой. Однако для обоснования этого положения ему не стоило апеллировать к явлениям второй половины XII в. (стр. 17). Начало объединительного процесса нельзя относить к столь раннему времени. Иначе делается совершенно непонятным последующий бурный рост удельной системы и появление на карте Руси новых княжеств, в том числе и самого Московского княжества. Спорным представляется и другой тезис: распространение XIV—XV вв. условного землевладения «детей боярских» и «дворян», обострившее погребность в земельных фондах, определяло «стремление князей к максимальному расширению подвластных им территорий, к подчинению других земель и княжеств и, таким образом, к объединению страны под своей властью» (стр. 22). Вряд ли есть основания для рассуждений о значительном масштабе условного землевладения ранее конца XV столетия, т. е. времени, когда объединение Руси приближалось к финалу. Мы, разумеется, не хотим вовсе игнорировать указанное А. М. Сахаровым значение условных держаний, но попытку увидеть в нем определяющую силу, направлявшую политику московских князей, считаем поспешной.

Следующий раздел «Очерков»

о сельском

хозяйстве И промыслах написан А. Д. Горским. Это самый значительный раздел по объему в первом томе. Обращает на себя внимание прежде всего обилие и разнообразие источников, привлеченных автором. Наибольший интерес представляют страницы, рассказывающие о состоянии земледелия на Руси XIII—XV вв. Комплексное изучение и сопоставление источников позволило сделать А. Д. Горскому следующий вывод: «В земледелии наблюдается увеличение

2 В. И. Ленин. ПСС, т. 1, стр. 447; т. 2, стр. 455; т. 3, стр. 199; т. 6, стр. 13; т. 7, стр. 125—135; т. 10, стр. 69, 138; т. 11, стр. 35; т. 12, стр. 10, 134; т. 16, стр. 255; М. Т. Белявский. Классы и сословия феодального общества в России в свете ленинского наследия. «Вестник МГУ. История», 1970, No 2.

площади обрабатываемых земель, распространение и упрочение паровой зерновой систе мы с трехпольным севооборотом, постепенное распространение унаваживания почвы, возможно, расширение ассортимента возделываемых культур, дальнейшее усовершен ствование почвообрабатывающих орудий и дифференцированное применение их, развитие мельничного дела. В целом в земледелии XIII—XV вв. можно констатировать наличие сложившихся основных черт земледельческого производства, свойственных и более поздним периодам феодализма» (стр. 151). Существенное внимание уделил автор рыболовству и охоте. Это совершенно закономерно. Археологические раскопки последних лет свидетельствуют о том, что ловля рыбы и охотничий промысел имели большее зна чение в народной жизни, чем нам казалось раньше. Надо учесть только одно обстоятельство: составить представление об охотничье-промысловой фауне по фрагментарным источникам трудно отсутствие в источниках того или иного уезда, земли, края упоминаний о данном животном не означает, что оно там не водилось и не было объектом

охоты.

Б. А. Колчину принадлежит глава под названием «Ремесло», где повествуется э производстве железа и стали, деревообработке, прядении и ткачестве, обработке кожи, ювелирном и литейном деле, обработке кости, стеклоделии, гончарном деле, химических промыслах и, наконец, о машинах и механизмах, применявшихся на Руси XIII—XV вв. Этот реестр глав в общем полностью охватывает направления русского ремесла той поры. Привлекает несколько необычное для нашей историографии заключение относительно исчезновения некоторых технических приемов ювелирного дела - черни, перегородчатой эмали. Автор объясняет отсутствие этих приемов не потерей секрета производства или снижением технической квалификации ювелира, а спецификой «художественного и технологического замысла» при изготовлении изделий.

Б. А. Колчин почти всецело поглощен технологическими процессами ремесленного производства. Он свел воедино массу технологических подробностей, и картина получилась в высшей степени интересной и впечатляющей. Но ей не хватает полноты, так как проблема ремесла не исчерпывается технологическими операциями. Кроме того, в разделе превалирует новгородский материал, хотя ремесленная Русь мыслится в целом. Жаль, что Б. А. Колчин не привлек с такой же основательностью археологические сведения по другим городам, к примеру, по Москве, раскопки которой в последние годы принесли особенно обильные плоды.

Автор двух следующих разделов -0 поселениях и жилищах - М. Г. Рабинович. Сельские поселения обрисованы М. Г. Рабиновичем менее удачно, чем города. Вероятно, тут сказалась скудость источников, изображающих сельские поселения.

Слово «деревня» М. Г. Рабинович вслед за В. И. Далем производит от глагола «драть», означающего «пахать целину». Такая, хотя и популярная, этимология нам представляется искусственной. Скорее всего название «деревня» этимологически восходит к существительному «дерево» 3. Насельникам лесных мест Северо-Востока и Северо-За пада Руси надо было начинать не с вспашки целины, а со вторжения в лес. В этой св7зи показательно, что на юге термин «деревня» почти не встречается. Столь же искусственно выглядит отождествление села с феодальным владением. Древнерусские села появились еще тогда, когде феодалов и в природе не было, о чем свидетельствует как общеславянское происхождение слова «село», так и стиль упоминания о нем в Повести временных лет, где село в первоначальном смысле это поселение вольных земледель цев 4.

Қак мы уже отметили, М. Г. Рабиновичу больше удался портрет русского города. Несмотря на урон, нанесенный городам татарами, уже в XIV в. наблюдается тенденция «роста городов и роли городского населения в развитии страны» (стр. 240—241). Весьма плодотворной представляется нам идея М. Г. Рабиновича о зависимости планировки го рода от экономических и политических факторов, регламентировавших городскую жизнь. В отличии планировки русских городов XIII—XIV вв. от городов Западной Европы М. Г. Рабинович правильно угадывает своеобразие русского города, действовавшего под управлением феодальных верхов (стр. 240—243).

Как одевались и что ели на Руси XIII—XV вв., рассказывает А. В. Арциховский в главах «Одежда», «Пища и утварь». Новгородские раскопки дали в руки исследователей сравнительно богатый материал, позволивший заглянуть в гардероб городского жителя. Существенную помощь оказали и берестяные грамоты. Если простой люд в городе, как и крестьяне, одевался по старинке, то «княжеские и боярские одежды в XIII—XV вв., несомненно, изменились» (стр. 288). Анализ источников 0 пищевом рационе русского человека XIII—XV вв. дан, к сожалению, без подразделения на пищу богатых

з Н. М. Шанский, В. В. Иванов, Т. В. Шанская. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1961, стр. 90.

4 См. F. Miklosich. Etimologisches Wörterbuch der Slawischen Sprachen. Wien 1886, S. 289; M. Vasmer. Russisches Etimologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1955, S. 606; Повесть временных лет, ч. 1. М.— Л., 1950, стр. 15.

и бедных. Если же кухня у всех была примерно одинаковой, об этом следовало бы

сказать.

Немало интересных наблюдений и соображений имеется в разделе «Деньги и денежные системы», написанном В. Л. Яниным. Отказ от иноземной серебряной монеты не был вызван особенностями русского товарного обращения, доказывает автор. Причина его кроется в кризисе, поразившем в начале XII в. монетное обращение Западной Европы, откуда Русь ввозила монету (стр. 318—319). По нашему мнению, это объяснение недостаточно. Видимо, здесь играли роль какие-то глубинные экономические тенденции в хозяйстве самой Руси, составлявшие особенность древнерусской экономики и до сих пор еще не расшифрованные историками.

Любопытны рассуждения автора, вскрывающие основу расхождения московской и ковгородской монетных систем. Оказывается, это расхождение «возникло в результате перенесения в область денежного обращения тех расчетов, которые возникли в производственной сфере при литье денежных слитков» (стр. 332). Следовало бы только указать, почему в Москве и в Новгороде считали по-разному, когда отливали слитки.

К числу самых ценных наблюдений В. Л. Янина относится установленная им связь между областными денежными системами, которая не порвалась даже в период феодального разобщения (стр. 343). В этом мы видим важное свидетельство известного экономического единства средневековой Руси.

Завершают первый том «Очерков» три раздела, смыкающиеся тематически между собой: «Военное искусство», «Оружие» и «Военно-оборонительные сооружения».

Б. А. Рыбаков в разделе «Военное искусство» дает обстоятельную ҳарактеристику воинских сил Руси в период феодальной раздробленности, состава воинства, его походного и боевого построения, его стратегии и тактики. Уделив большое внимание Невской битве, Ледовому побоищу и Куликовской битве, Б. А. Рыбаков останавливается на таких военных действиях, как «Полярный поход Александра Невского», сражение под Раковором, боевые операции ушкуйников, оборонительные войны Пскова. К сожалению, здесь не нашли отражения войны за «отчины и дедины» с Литвой в XV в., походы на шведские владения в Финляндии и на «Мурманы» в XIV в.

Раздел «Оружие» подготовлен А. В. Арциховским, который не только характеризует различные виды наступательного оружия ближнего и дальнего боя, оборонительное вооружение, но и указывает на их эволюцию. Свой рассказ А. В. Арциховский заканчивает указанием на появление в России «огненного боя», справедливо связывая это с летописными известиями об осаде Москвы Тохтамышем в 1382 г., а не с сообщением Тверского летописца о том, как в 1389 г. «из немець вынесоша пушкы» (стр. 411—412).

В области строительства крепостей XIII—XV вв. не внесли коренных новшеств. Как отмечает в разделе «Военно-оборонительные сооружения» В. В. Косточкин, «техника и принципы их постройки оставались в основном прежними» (стр. 453). Только появление ст нестрельного оружия и возрастание его боевой мощи вызвали перемены в строительстве оборонительных сооружений (засыпка срубов камнем, утолщение стен и т. д.).

Второй том «Очерков», посвященный духовной культуре Руси XIII—XV вв., открывается разделом «Право и суд» (автор А. Қ. Леонтьев), в котором, наряду с характеристикой важнейших памятников законодательства, содержится обстоятельный рассказ и об особенностях русского судопроизводства. Автор старается показать связь законодательной практики и судебного процесса с аналогичными явлениями предшествующей поры, т. е. показать право и суд в динамике. Так, при сопоставлении «Русской Правды» с феодальным правом XIII—XV вв. обнаруживается заметное развитие в последнем норм, касающихся гражданско-правовых отношений (стр. 27), появление системы поручительства и залога (стр. 32). Все это - Верный признак глубоких перемен, совершавшихся в недрах русского общества XIII—XV вв.

Содержание этого раздела затрагивает и некоторые коренные социально-экономические проблемы. Здесь, на наш взгляд, много спорного. Нам кажется малообоснованным заявление автора, что в эпоху Киевского государства крестьяне-общинники потеряли право собственности на землю (стр. 13, 22), что крестьян-старожильцев феодальное право конца XIV — первой половины XV в. «рассматривало как людей, прочно связанных с феодальной вотчиной полученным от феодала наделом» (стр. 14). Столь же неубедительным, хотя и традиционным, представляется утверждение об ограничении права перехода крестьян с установлением Филиппова и Юрьева дня. Судебник Ивана III, введя в масштабе страны Юрьев день, не ограничивал крестьянского «отказа», а лишь упорядочивал его. Достаточно заглянуть в порядные крестьян последующего времени, фиксирующие самые различные сроки выхода, чтобы убедиться в этом 5. Вряд ли А. К. Леонтьев прав и тогда, когда говорит, будто «вотчинник мог отчуждать свое имение, не спрашивая предварительного согласия у своих родственников» (стр. 23), ибо большое

5 РИБ, т. XIV, стр. 91—115; Б. Н. Чичерин. Опыты по истории русского права. М., 1858, стр. 185—186.

движения.

число купчих среди послухов называет родственников продавца, чем и удостоверялось их согласие 6. «Религия и церковь» — так называется раздел, написанный А. М. Сахаровым, который главное внимание сосредоточил на трех основных проблемах: экономическом положении русской церкви XIII—XV вв., социально-политической роли православной религии и церковной организации в истории Руси того времени и на рационалистических течениях нашего средневековья, вдохнувших силу и упорство в еретические А. М. Сахаров прослеживает использование религиозной идеологии в политических целях как господствующим классом, так и народными массами. Однако не все в разделе одинаково стройно. Трудно совместить утверждение автора насчет отрицания стригольниками церкви как учреждения (стр. 74) с приводимой им цитатой о том, что идеалом стригольников была простая церковь без пышной обрядности и духовенства (стр. 75). В разделе отсутствует ересь жидовствующих, хотя включение этой ереси в хронологические рамки «Очерков» вполне естественно, ибо истоки ее восходят к XV столетию.

Глава «Русский язык» (автор П. С. Кузнецов) посвящена особенностям языка Руси XIII—XV вв., когда начинается формирование основных русских наречий и обособление украинского и белорусского языков. В этот период возникает ряд фонетических и грамматических черт, которые легли впоследствии в основу украинского, белорусского языков и ряда русских диалектов.

Особый интерес вызывает положение о намеренной архаизации языка летописей специально обученными книжниками. Летописцы с этой целью употребляли формы, которых уже не было в разговорном языке (например, аорист и имперфект). Это положение убедительно и тонко иллюстрировано.

Не менее интересны замечания о стиле летописей, анализ некоторых лексических заимствований изучаемой эпохи. Важно подчеркнуть, что автор не согласен с точкой зрения С. П. Обнорского о самобытном возникновении русского литературного языка в целом и лишь позднем его «ославянивании» (стр. 108).

Во втором томе «Очерков» раздел «Литература» объединяет и литературу в собственном смысле слова и устное народное творчество. Нам кажется, что само содержание раздела вынуждает расчленить его на две самостоятельные главы, выделив устное народное творчество в отдельную главу. Значение фольклора в культурной жизни русского народа трудно переоценить, а современное состояние советской фольклористики дает возможность расширить раздел об устном народном творчестве XIII—XV вв.

Такое же расчленение раздела «Просвещение» (автор Б. А. Рыбаков), где подробно и ярко в свете новейших достижений истории, археологии и лингвистики характеризу ется русская письменность XIII—XV вв., рассматриваются берестяные грамоты, изучается распространение грамотности и рост книжного дела, суммируются познания и пред ставления русских людей в области математики, астрономии, метеорологии, космоГОНИИ, географии, на две главы «Просвещение» и «Научные знания» дало бы возможность автору уделить внимание и таким важным вопросам, как открытия русских на Севере Европы и Западной Сибири в XIII—XV вв.

Еще целесообразнее было бы выделить все связанное с общественно-политической мыслью XIII—XV вв., в том числе некоторые произведения литературы и фольклора, ереси и богословские споры в особый раздел. Материал это не только позволяет, но и требует. Надо заметить, что вряд ли следовало бы придерживаться формально-хронологической схемы и механически отбрасывать явления и события начала XVI столетия Даже в том случае, когда их корни лежат в XV в.

Завершая рецензию, мы должны сказать, что «Очерки русской культуры XIII— XV BB.> большое достижение советской исторической науки. В них собран, подвергнут анализу и изучению обширный материал, дающий возможность не только ясно предста вить все яркое и красочное многообразие материальной и духовной культуры русского народа той поры, но и проследить пути складывания русской (великорусской) народности, ибо основой этого процесса являлась общность языка, всех форм и проявлении культуры, национальное сознание и самопознание, проявляющееся прежде всего в фольклоре и литературе.

Н. М. Волынкин, В. В. Мавродин, И. Я. Фроянов

6 АСВТ, т. 11, М., 1958, стр. 26, 37, 135, 375; АФЗиХ, ч. 2, М., стр. 34, 79, 82, 87, 91; С. Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, т. 1. М., 1947, стр. 29.

លា

ПАМЯтники
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ

истор ИИ

А. Н. КИРПичников

ДРЕВНИЙ ОРЕШЕК

(По новым археологическим и архивным материалам)

В 1968—1970 гг. на территории древнего Орешка проводились археологические раскопки, предпринятые Ленинградским отделением Института археологии АН СССР совместно с Музеем истории Ленинграда и историческим факультетом ЛГУ. Археологические работы сомкнулись с реставрационными и принесли практическую пользу делу восстановления историко-культурного И архитектурно-фортификационного музейного комплекса на острове в истоке Невы 1. В результате научного поиска удалось выявить массу новых документов и натурных материалов.

Природа создала в истоке Невы небольшой островок, издревле называвшийся Ореховым, о котором в Новгородской летописи первое упоминание содержится под 1228 г. На этом островке новгородцы в 1323 г. «поставиша город» Орешек — по своему географическому положению прямой предшественник Петербурга-Ленинграда. Новый центр утвердил справедливые претензии новгородцев - контролировать балтийсконевский путь.

С самого основания новая крепость стала объектом иноземных посягательств. У ее стен решался вековой вопрос: владеть ли Руси выходом к Балтийскому морю. Здесь была установлена русско-шведская договорная граница (1323 г.) и остановлена вражеская экспансия в глубь Руси. Как же выглядел новый форпост, возникший на берегах Невы?

В 1348 г. крепость «лестью» была захвачена шведами. Но спустя 7 месяцев новгородцы подкинули примет и подожгли стены. Шведы «в костер вбегоша и новгородцы войдоша в городок и взяша его» 2. Костер (т. е. башня), куда, спасаясь от огня, кинулись захватчики, был, очевидно, каменным. Если последнее верно, речь идет об однобашенной крепости, известной нам по Изборску и Кореле.

На пепелище в 1352 г. новгородцы «заложиша град камен». Характерно, что стройка была вызвана общенародным обращением бояр и черных людей к архиепископу Василию «и он ехав костры нарядил» 3. Так, на Ореховом острове в эпоху могущества Новгорода возникла многобашенная каменная твердыня. Ее обнаружение явилось археологической не

1 B настоящее время B институте «Ленпроект>> архитектором-художником В. М. Савковым разработан проект реставрации древней крепости.

2 Новгородская четвертая летопись — ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, Пг., 1915, стр. 278. 3 «Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов». М., 1950, стр. 100.