внѣшнее, насильственное противодѣйствіе природнымъ стремленіямъ человѣка, а потому давало беззаконію предпочтеніе надъ законностію, онъ долженъ былъ тѣмъ не менѣе, подобно защитникамъ этого ложнаго взгляда, искать опоры для своихъ убѣжденій не въ непосредственныхъ формахъ бытія, а въ мірѣ субъективномъ, въ сферѣ чистаго мышленія. Но это самое принуждало его стать въ отрицательное отношеніе къ окружавшей его дѣйствительности, т. е. къ тѣмъ формамъ т. е. къ тѣмъ формамъ государственной жизни которыя существовали въ Аѳинахъ. Такимъ образомъ его философія, подвергая по необходимости строгой субъективной критикѣ обычныя формы религій, государства и семейства, сходилась съ софистикою въ томъ отношеніи, что, подобно послѣдней, не могла примириться съ общественнымъ бытомъ Греціи, бытомъ, по существу котораго отдѣльный человѣкъ обязанъ былъ безусловно подчиняться цѣлому, отрекаясь отъ свободнаго обнаруженія своей личности. Конечно между софистами, разрушавшими во ИМЯ истаны субъективной истину объективную, и Сократомъ, старавшимся о примиреніп дѣйствительности съ мышленіемъ, существовало рѣзкое, глубокое различіе; но замѣтить, понять это различіе могли только немногіе изъ Аѳинянъ. Большей части ихъ кидалось въ глаза одно лишь внѣшнее сходство обѣихъ системъ, въ основѣ которыхъ одинаково лежали отрицаніе непосредственныхъ формъ бытія и возвышеніе субъективнаго мышленія надъ общепризнанными авторитетами. Если такой человѣкъ, какъ Аристофанъ, не въ состояніи былъ отличить радикальнаго нигилизма софистовъ отъ идеальной философій Сократа, то не удивительно, что большинство аѳинскаго юношества поняло и усвоило себѣ одну только отрицательную сторону сократовой филосоФін.

«Положительная часть этой, Философіи, въ которой только и выражалась особенность, оригинальность Сократа, принесла непосредственную пользу развитію одной науки; въ дѣйствительной же жизни она, не успѣвъ предохранить общества отъ погибели и доставивъ только немногимъ, лучшимъ изъ людей той эпохи, утѣшеніе и убѣжище среди всеобщаго разрушенія принесла богатый плодъ уже въ другія, позднѣйшія времена. На современниковъ Сократа дѣйствовала и могла дѣйствовать только та часть его ученія, которая была имъ понатна и сродственна, т. е. часть отрицательная, разрушительная, СОФИСТИческая. Хотя самъ онъ, въ слѣдствіе возвышенности нравственнаго своего чувства, постоянно оказывалъ въ практической должное уваженіе религів, учрежденіямъ п

жизни

законамъ

ero

своей родины, но въ этомъ подражали ему только немногіе изъ его учениковъ, только тѣ, которые вполнѣ подчинились его вліянію и подобно ему отреклись отъ всякаго участія въ публичной, политической дѣятельности. Напротивъ тѣ изъ друзей и послѣдователей, которые рѣшились погрузиться вполнѣ въ шумный водоворотъ общественной жизни, остались, cooбразно духу времени, при одной чисто отвлеченной сторонѣ его ученія. Съ другой стороны при его открытомъ, хотя конечно весьма основательномъ нерасположеніи къ аѳинской демократія въ томъ видѣ, какой приняла она по смерти Перикла, при умѣньи его подвергать каждое явленіе дѣйствительности холодной, разсудительной, разлагающей критикѣ, весьма понятно, что аѳинское юношество вынесло прежде всего изъ его уроковъ сознаніе недостатковъ государственнаго устройства и чувство глубокаго, презрѣнія къ людямъ, стоявшимъ въ главѣ народа. Напротивъ наставленія Сократа о добродѣтели вообще и о правосуліи въ особенности произвели на этихъ людей весьма мало впечатлѣнія и не въ состояніи были воззвать къ жизни притупившееся въ нихъ нравственное чувство; и въ самомъ дѣлѣ изъ многочисленныхъ учениковъ Сократа мы не знаемъ ни одного, политическая дѣятельность котораго была бы благодѣтельна для Аѳпнъ. Мы знаемъ, напротивъ, ЧТО изъ школы вышли такіе люди, какъ напр. Ксенофонтъ, пользующійся историческимъ талантомъ своимъ для возвеличенія смертельнаго врага Аѳинъ Спарты и разсказывающій, между тѣмъ, съ оскорбительнымъ спокойствіемъ объ упадкѣ могущества и славы своей родины, или же такіе дерзкіе олигархи и смѣлые нарушители законовъ, какъ Тераменъ и Критій, изъ которыхъ послѣдній нагло попиралъ всѣ права божескія и человѣческія, а въ позднѣйшее время сдѣлался даже личнымъ врагомъ самого Сократа.

его

«Къ послѣдисму разряду учениковъ великаго философа принадлежалъ и Алкивіадъ. Сократу конечно някакъ нельзя ставить

въ

вину отрицательнаго, вредпаго направленія позднѣйшей политической дѣятельности ero послѣдователя. Но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя не сознаться, что критическій и легкомысленный умъ юноши нашелъ для для себя богатую пищу въ діалектическомъ искусствѣ мудраго его собесѣдника и друга; и между тѣмъ какъ идеальный образъ истинно великаго государственнаго человѣка, раскрытый Сократомъ блестящему любим ду аѳинянъ, остался не болѣе какъ прекрасной мечтой, одушевл даашей Алкивіада только въ тѣ минуты, когда внималъ онъ год госу

своего друга, скептическая, діалектическая сторона ученія была, напротивъ, усвоена ученикомъ съ замѣчательнымъ успѣхомъ и оказалась единственнымъ прочнымъ плодомъ наставленій и уроковъ философа. Чтобы убѣдиться, какъ способенъ былъ Алкивіадъ къ усвоенію этого искусства и какъ вѣрно выражалъ онъ собою типъ краснорѣчиваго и образованнаго аѳинянина эпохи упадка, въ противуположность типу энергическихъ и нѣсколько суровыхъ современниковъ Мильтіада и Кимона, стоитъ только вспомнить, какъ еще въ первыя времена дружбы своей съ Сократомъ, имѣя не болѣе двадцати лѣтъ отъ роду, онъ умѣлъ уже хитрыми и остроумными вопросами о существѣ закона приводить въ замѣшательство и затрудненіе опекуна своего, Перикла.

«Если такимъ образомъ ученіе и дружба Сократа не могли произвести благодѣтельнаго вліянія на политическое направленіе Алкивіада, то съ другой стороны внѣшняя обстановка послѣдняго рѣшительно уничтожала всякую возможность радикальной и прочной перемѣны нравственнаю его состоянія. Преждевременно познакомившись съ дѣйствіемъ самыхъ могучихъ страстей и со всѣми соблазнами роскоши и нѣги, Алкивіадъ, при своемъ воспріпичивомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ измѣнчивомъ характерѣ, не могъ проникнуться глубоко и надолго уроками истинной мудрости. Его буйная и неукротимая натура еъ одной стороны и нравственная изпорченность всѣхъ окружавшихъ его людей съ другой весьма скоро заставили его отречься совершенно и на всегда отъ строгой морали Сократа. Ему не удалось соединить съ пріобрѣтенными отъ послѣдняго идеями, далеко возвышавшимися надъ религіозными и политическими понятіями его согражданъ, на строгости и чистоты нравовъ, пи яснаго сознанія цѣли своихъ дѣйствій и средствъ къ ея осуществленію. Его богатство, его красота, благоговѣніе къ нему высшихъ и

нисшихъ, мужчинъ и женщинъ, лесть софистовъ и софистами

образованнаго, софистами соблазненнаго поколѣнія, развивая чувственность и тщеславіе юноши, пигая безмѣрныя и безцѣльвыя грёзы его честолюбивой души, произвели и поддерживали въ немъ убѣжденія, что онъ призванъ къ совершенію невиданныхъ и неслыханныхъ подвиговъ на поприщѣ политическомъ. Все соединялось для того, чтобы противодѣйствовать усиліямъ Сократа, чтобы нейтрализировать вліяніе его уроковъ, по крайней мѣрѣ тѣхъ, которые приходились не по вкусу его ученика. Поэтому-то весьма рано уже находимт МЫ въ Алкивіадѣ то колебаніе между твердыми убѣжденіями и легкомысліемъ, между

Добродѣтелями и пороками, которое легко замѣтить въ немъ и въ позднѣйшіе годы его жизни. Что однако никакія обстоятельства не могли уничтожить вполнѣ первоначальной привязанности его къ Сократу, что часто внутренній лучшій голосъ напоминалъ ему, какъ обманулъ онъ надежды благороднаго своего учителя, это видимъ мы изъ содержанія его рѣчи, приВеденной выше и переданной намъ Платономъ. Тѣмъ не менѣе тѣсная, на полѣ битвы скрѣпленная связь между двумя друзьями продолжалась весьма недолго, именно до тѣхъ поръ пока Алвивіадъ не началъ обнаруживать рѣшительнаго вліянія на дѣла государственныя. Когда, по смерти Клеопа (422 до Р. Х.), онъ погрузился совершенно въ водоворотъ и политическихъ интригъ, и страстей, уроки благороднаго друга его стали казаться ему слишкомъ тяжелыми. Отрекшись сначала отъ ученій Сократа, онъ разорвалъ впослѣдствіи и ту близкую личную связь, которая соединяла его съ великимъ Философомъ.»

Во все время владычества Клеона надъ Аѳинами и до самой смерти этого могущественнаго демагога, Алкивіадъ, какъ уже замѣчено отчасти въ приведенныхъ нами словахъ Герцберга, не имѣлъ значительнаго политическаго вліянія и принужденъ былъ довольствоваться второстепеннымъ, положепіемъ въ государствѣ. Тѣмъ не менѣе къ этой именно эпохѣ (432—422 до Р. Х.) относятся первые шаги его на поприщѣ общественной дѣятельности. Въ войнѣ, которую вели аѳпняне противъ отложившейся отъ нихъ Потиден, онъ принималъ уже личное участіе. Въ 432 году аѳинскіе войска, подъ предводительствомъ Каллія, одержали блистательную побѣду надъ потидейцами и ихъ союзниками. Но какъ въ этомъ сраженіи они потеряли своего военачальника и какъ силы ихъ были притомъ недостаточны для обложенія города со всѣхъ сторонъ, то спустя нѣсколько времени Аѳины прислали имъ новаго вождя Форміона и вспомогательный отрядъ, состоявшій изъ 1600 отборныхъ воиновъ. Форміонъ немедленно приступилъ къ осадѣ Потидеи, осадѣ, которой суждено было продолжаться довольно долго. Въ числѣ прибывшихъ съ нимъ аѳинскихъ гоплитовъ, находились, между прочимъ, Алкивіадъ и Сократъ. Однажды осаждавшіе и осажденные вступили въ кровопролитный бой; оба друга отличались въ этой схваткѣ блестящей храбростію, но Алкивіадъ былъ раненъ, и только мужество Сократа спасло его отъ смерти или плѣна. Несмотря на то, по окончаній битвы, полководцы рѣшились присудить награду храбости не Сократу, но болѣе знатному и богатому Алкивіаду, послѣдній, по чувству справедливости,

не

хотѣлъ принимать ея, но Сократъ явился самъ, чтобы свидѣтельствовать въ его пользу и съ радостію уступилъ своему другу присужденные ему вѣнокъ и оружіе.

О дальнѣйшей военной дѣятельности Алкивіада мы не имѣемъ почти никакихъ опредѣлительныхъ извѣстій и на восьмой только годъ послѣ сраженія при Потидеѣ встрѣчаемъ его снова на ратномъ полѣ. Участіе его въ несчастной битвѣ при Деліонѣ (424 г.), въ которой аѳиняне потерпѣли совершенное поражеRiе, дало ему возможность отплатить Сократу за благородный поступокъ послѣдняго при Потидеѣ, Когда аѳинское войско пришло уже въ совершенное разстройство и отдѣльные воины искали спасенія въ безпорядочномъ бѣгствѣ, Сократъ, вмѣстѣ съ вѣкоторыми другими гоплитами, принужденъ былъ также отступить. Едва увидѣлъ Алкивіадъ, сражавшійся на конѣ, что другъ его подвергается опасности быть убитъ или взятъ въ плѣнъ настигавшИМИ его непріятелями, какъ сейчасъ же устремился къ нему и съ опасностію для собственной жизни прикрывалъ его собою до тѣхъ поръ, пока не удалось обоимъ достигнуть безопаснаго мѣста, въ которомъ непріятель не могъ уже ихъ преслѣдовать.

Участіе, которое принималъ Алкивіадъ въ военныхъ предпріятіяхъ своихъ согражданъ, приносило ему честь и славу. Нельзя сказать того же о первыхъ шагахъ его на поприщѣ гражданской и политической дѣятельности. Извѣстія о ней, относящіяся къ тому времени, имѣютъ характеръ нѣсколько двусмысленный. Въ 430 году аѳинскій народъ, приведенный въ отчаяніе военными неудачами и опустошеніями моровой язвы, возсталъ противъ Перикла, подвергъ его незаслуженному наказанію и отрѣшилъ отъ участія въ государственномъ управленіи. Когда, спустя нѣсколько времени, аѳиняне раскаялись въ своемъ поступкѣ, Алкивіадъ, по свидѣтельству Плутарха, всего болѣе содѣйствовалъ къ примиренію народа съ своимъ оскорбленнымъ опекуномъ, котораго уговорилъ принять на себя снова завѣдываніе общественными дѣлами. Хотя Плутархъ и хвалитъ его за этотъ поступокъ, но изъ другого, приводимаго тѣмъ же писателемъ анекдота, можно заключить, что Алкивіалу уже въ.юности были совершенно чужды понятія о политической добросовѣстности и честности. Однажды, разсказываютъ древніе историки, Алкивіадъ, которому было тогда не болѣе восьмнадцати лѣтъ, навѣстить пришелъ своего опекуна. Периклъ былъ печаленъ и разстроенъ. На вопросъ о причинахъ увынія онъ отвѣчалъ, что не знаетъ, какъ оправдать передъ