понять всю тщету и ничтожество льстивыхъ похвалъ, которыми его преслѣдовали, чтобы не увлечься тѣми соблазнами, которые отовсюду его окружали. Избалованный угодничествомъ друзей и снисходительнымъ одобреніемъ толпы, онъ пріучился давать полный просторъ своимъ страстямъ и въ особенности сильнѣйшей изъ нихъ честолюбію. Весьма рано пришелъ онъ къ убѣжденію, что нѣтъ такой высокой цѣли, которой бы не могъ онъ достогнуть, что ңѣтъ такого высокаго мѣста, котораго бы не могъ онъ занять. Примѣръ его опекуна, осуществлявшаго собою идеалъ государственнаго человѣка въ высшемъ значеніи этого слова, послужилъ только къ тому, чтобы развить въ Алкивіадѣ чувство глубокаго презрѣнія къ толпѣ и къ безсознательнымъ ея стремленіямъ. Самое положеніе, которое занималъ Периклъ въ государствѣ, не удовлетворяло честолюбивымъ притязаніямъ Алкивіада, потому что соединялось съ нѣкоторою зависимостію отъ измѣнчивой воли народа и не давало права на произвольное, безотчетное распоряженіе судьбами аѳинянъ. Нѣтъ сомнѣнія, что при такихъ понятіяхъ и при такой обстановкѣ, Алкивіадъ достигъ бы весьма скоро самыхъ крайнихъ предѣловъ правственнаго и политическаго разврата, если бы не встрѣтился ему въ это самое время въ лицѣ Сократа истинный другъ, старавшійся направить его геніальныя способности къ болѣе достойнымъ цѣлямъ, открыть для его дѣятельности болѣе благородное поприще. Усплія Сократа, конечно, не имѣли прочнаго успѣха, но имѣли однако значительное, хотя и временное вліяніе на характеръ и дѣйствія Алкивіада. Впрочемъ, вопросъ о свойствѣ связи, соединявшей эти двѣ замѣчательныя личности, о родѣ отношеній, между ними существовавшихъ, принадлежитъ къ числу спорныхъ вопросовъ науки ; поэтому самому мы должны разсмотрѣть его съ нѣкоторою подробностію, тѣмъ болѣе, что на него обращаетъ особенное вниманіе и Герцбергъ, сочиненіемъ котораго, выше было замѣчено, мы руководствуемся по преимуществу. Предлагаемое Герцбергомъ рѣшеніе, конечно, еще не можетъ быть названо рѣшеніемъ окончательнымъ, стоящимъ внѣ сомнѣній п спора; но во всякомъ случаѣ оно заслуживаетъ вниманія какъ. подъ усерднаго, добросовѣстнаго изученія всѣхъ прямыхъ, и косвенныхъ свидѣтельствъ объ этомъ предметѣ, какія только сохранились до нашего времени. какъ Подобно большинству аѳинянъ, говоритъ Герцбергъ, Сократъ слѣдилъ съ давнихъ поръ взорами, исполненными надеждъ и опасеній, за всѣми дѣйствіями молодого Алкивіада. Отъ внаманія его не могли укрыться рѣдкая даровитость юноши и ге ніальность его натуры ; но въ то же время не могъ онъ не замѣтить, что Алкивіадъ, при ежедневно усиливавшейся въ немъ нравственной испорченности, при совершенномъ недостаткѣ положительныхъ убѣжденій, неминуемо долженъ былъ дать своей общественной дѣятельности отрицательное, пагубное для государства направленіе. Чтобы спасти эту замѣчательную, столь богато одаренную личность отъ предстоявшаго ей паденія, нужно было извлечь ее изъ глубины разврата, въ которой погрязала она съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе, нужно было направить къ высшей, благороднѣйшей цѣли способности и стремленія юноши, который, смотря по обстоятельствамъ, могъ сдѣлаться современемъ великимъ гражданиномъ, вторымъ Перикломъ, или же врелвымъ членомъ государства, орудіемъ упадка и гибели своей родины. Алкивіадъ былъ еще молодъ, попытка къ его исправленію могла еще увѣнчаться успѣхомъ, и Сократъ рѣшился посвятить ей свои усилія. Близкія, постоянныя сношенія между Сократомъ в Алкивіадомъ начались только тогда, когда послѣднему минуло уже девятнадцать лѣтъ отъ роду. Великій Философъ весьма скоро пріобрѣлъ сильное вліяніе на предводителя аѳинской молодсжи, вліяпіе, тѣмъ болѣе поразительное, что до той поры никому еще не удавалось обуздывать порывы Алкивіада или руководить его дѣйствіями. Врагъ полуобразованія, которымъ питали аѳинскихъ юношей блестящіе, но поверхностные софисты, мастерски владѣя оружіемъ діалектики, которое употребляли съ такою ловкостію его соперники, но далеко превосходя ихъ глубиною своихъ воззрѣній и возвышенностію своего нравственнаго чувства, Сократъ поставилъ себѣ цѣлію предохранить отъ погибели Алкиві — ада, котораго любилъ горячо, чисто-отеческою, по мнѣнію Герцберга, любовью. Онъ хотѣлъ пробудить духовныя силы юноши отъ сна, въ который погрузила ихъ преданность чувственнымъ наслажденіямъ, хотѣлъ развить въ немъ сознаніе его обязанностей и высокаго его назначенія, хотѣлъ, однимъ словомъ, направить его дѣятельность, вращавшуюся до тѣхъ поръ въ кругѣ мелкихъ, пошлыхъ интересовъ ежедневной жизни, къ спасенію аѳинскаго общества отъ грозившаго ему разложенія и къ осуществленію въ государственныхъ учрежденіяхъ своей родины высокаго, составленнаго Сократомъ идеала. Задача эта была не легка. Надо было смирить строгими уроками гордость человѣка, внимавшаго дотолѣ только голосу снисходительныхъ родственниковъ или безсовѣстныхъ льстецовъ ; надо было убѣдить его въ глубокомъ ничтожествѣ богатства и красоты, которыя цѣнилъ не на столько еще ис онъ такъ высоко ; надо было усвоить ему совершенно чуждыя для него понятія о высшихъ благахъ жизни, объ истинномъ ея призваніи. Однако, какъ ни трудно было достигнуть этой цѣли, не было основанія считать ее совершенно недостижимою. Алкивіадъ былъ на столько проницателенъ порченъ, чтобы не оцѣнать высокихъ намѣреній Сократа и не порять глубокаго различія между истинной, безкорыстною любовью послѣднаго и мнимою дружбою другихъ поклонниковъ, которыхъ привлекали къ нему только богатство его и красота, которые искали въ немъ только веселаго собесѣдника или снисходительнаго, готоваго на всѣ услуги товарища. Руководимый этимъ убѣжденіемъ, Сократъ дѣятельно приступилъ къ исполненію своего предпріятія, значительно облегченному самою дароватостью того, кто былъ его предметомъ. Знаменитый Философъ имѣлъ дѣло не съ самоувѣреннымъ софистомъ, не съ пустымъ Фразёромъ или декламаторомъ, но съ благороднѣйшимъ юношей того временн, въ которомъ многосторонній и живой умъ соединялся съ пылкимъ сердцемъ, способнымъ къ возпріятію всего высокаго. Для своихъ педагогическихъ опытовъ Сократъ, безъ сомнѣнія, нигдѣ бы не могъ найдти поприща болѣе достойнаго. Не въ одномъ нравственномъ, но и въ политическомъ отношенін Сократъ желалъ внушить Алкивіаду новыя идеи, новыя убѣжденіи. Онъ не только показывалъ ему необходимость самопознанія и самообладанія для всикаго, кто хочетъ сдѣлаться государственнымъ человѣкомъ въ настоящемъ значеніи этого слова, но, , подтверждая свои Мысли живыми примѣрами, старался объяснить ему также ложное, безнравственное направленіе дѣятельности тогдашнихъ аѳинскихъ политиковъ. Глубоко сознавая все ничтожество и пустоту ихъ усилій къ достиженію неопредѣленныхъ, ими самими не вполнѣ сознаваемыхъ цѣлей, великій Философъ всего болѣе заботился о томъ, чтобы предохранить его отъ преступной самонадѣянности большей части его современниковъ, которые, не имѣя ни положительныхъ убѣжденій, ни твердыхъ и прочныхъ правилъ для дѣятельности, рѣшалась однако участвовать въ дѣлахъ общественныхъ, стремились даже стать во главѣ государства и руководить его судьбами. Политическія стремленія Алкивіада Сократъ хотѣлъ направить къ болѣе положительнымъ и высокимъ цѣлямъ, положивъ имъ въ основаніе съ одной стороны готовность жертвовать всѣмъ для общаго блага, сь другой ясное и отчетливое сознаніе условій, необходимыхъ да его осуществленія. Такъ представляетъ себѣ Герцбергъ отношенія Сократа къ Алкивіаду, отношенія, говоритъ онъ, въ которыхъ первый какъ любящій отецъ, является намъ въ одно и то же время и и какъ преданный другъ. Но высказывая такое мнѣніе, добросовѣстный ученый не могъ оставить безъ внимания довольно мноточисленныхъ и положительныхъ свидѣтельствъ, представляющихъ отношенія эти въ совершенно иномъ видѣ. Опроверженію свидѣтельствъ этого рода и заключеній, изъ нихъ выведенныхъ, Герцбергъ посвящаетъ всѣ усплія своей діалектики и учености. Не настаивая на подробностяхъ, приведемъ здѣсь только общії выводъ нѣмецкаго историка. «Прекрасная связь, соединявшая Сократа и Алкивіада, подверглась говоритъ онъ участи всего прекраснаго и благороднаго на землѣ : она была оклеветана, перетолкована въ худую сторону. Нѣтъ сомнѣнія, что связь эту трудно было понять тогдашнему аөинскому обществу, глубоко испорченному и развращенному. Нѣтъ сомнѣнія, что для многихъ, знавшихъ пзнѣженность Алковіада и преданность его наслажденіямъ чувственнымъ, казалось, невозможнымъ допустить существованіе чистой, безкорыстной дружбы между нимъ и Сократомъ. Они не могли понять, какимъ образомъ избалованный, нерѣдко суровый и неприступный для другихъ поклонниковъ юноша, сдѣлавшись постояннымъ собесѣдникомъ философа, подчинился такъ скоро и такъ покорно его вліянію и господству. Зависть и злословіе могли, конечно, воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы представить въ двусмысленномъ видѣ отношенія Алкивіада къ Сократу. Но съ другой стороны о чистотѣ этихъ отношеній, по крайней мѣрѣ со стороны Сократа, краснорѣчово свидѣтельствуетъ совершенное молчаніе Аристофана, который иначе не упустилъ бы такого прекраснаго случая оттѣнить еще мрачнѣйшими красками каррикатуру философа, нарисованную имъ въ «Облакахъ». Къ этому надо прибавить, что только люди, одержимые страстію чернить и унижать все высокое, могутъ отдать предпочтеніе злобнымъ намекамъ аѳинской скандалёзной хроники надъ прекраснымъ изображеніемъ отношеній Алкивіада и Сократа, которое находимъ мы у Платона, въ одномъ изъ знаменитѣйшихъ «разговоровъ» послѣдняго. » Указавъ на позднее происхожденіе большей части свидѣтельствъ, противорѣчащихъ его выводу, и на причины, по которымъ свидѣтельства эти заслуживаютъ мало вѣроятія, Герцбергъ переходитъ къ другой сторонѣ вопроса, именно къ опроверженію мнѣнія, высказаннаго по этому поводу Ксенофон - что томъ. Этотъ писатель не придавалъ, по видимому, никакого вѣса обвиненіямъ, опиравшимся единственно на сплетняхъ и подозрительныхъ анекдотахт, но вмѣстѣ съ тѣмъ не хотѣлъ допустить существованія въ Алкавіадѣ искренней, сердечной привязанности къ Сократу. Искусство послѣдняго въ діалектикѣ было, по мнѣнію Ксенофонта, единственной причиною, привлекавшей къ нему перваго. Поэтому, говоритъ знаменитый историкъ, Алкивіадъ поддерживалъ связь свою съ Сократомъ до тѣхъ поръ, пока не научился отъ него этому искусству, и немедленно бросилъ своего учителя, какъ скоро увидѣлъ, что достаточно воспользовался его уроками. Герцбергъ считаетъ такой взглядъ совершенно неосновательнымъ. «Не подлежитъ сомнѣнію говоритъ онъ искусство доводить незамѣтнымъ образомъ своихъ собесѣдниковъ до совершенно неожиданныхъ для нихъ истинъ принадлежало къ числу замѣчательнѣйшихъ свойствъ философа и по преимуществу способствовало привлеченію къ нему многочисленныхъ учениковъ. Тѣмъ не менѣе предполагать, что Алкивіадъ искалъ дружбы Сократа только для того, чтобы научиться отъ него этому искусству, значитъ смотрѣть на предметъ съ точки зрѣнія совершенно односторонней. Такая односторонность не должна, впрочемъ, удивлять насъ со стороны Ксенофонта. Она объясняется частію желаніемъ его отклонить все то, что могло бы подать поводъ къ обвиненіямъ противъ Сократа, частію же вообще нѣкоторою ограниченностью въ понятіяхъ, ограниченностію, которую выказываетъ онъ не только въ этомъ, но и во многихъ другихъ случаяхъ.» Чтобы объяснить послѣднія слова Герцберга, необходимо замѣтить слѣдующее. Въ позднѣйшее время на Сократа возлагали отвѣтственность за поведеніе блестящаго, но своеобычнаго его ученика. Въ стремленіяхъ къ тиранній, обнаруженныхъ послѣднимъ передъ такъ называемымъ сицилійскимъ походомъ, въ нечестивыхъ поступкахъ, которые ему приписывали по случаю знаменитаго процесса Гермокопидовъ, въ его измѣническомъ бѣгствѣ къ спартанцамъ, въ его, пѣсколько лѣтъ сряду продолжавшихся, злобныхъ покушеніяхъ противъ отечества во всемъ этомъ нѣкоторые аѳинскіе граждане видѣли ничто иное, какъ прямое, естественное послѣдствіе пагубныхъ ученій Сократа. Желаніе Ксенофонта доказать неосновательность этихъ обвиненій и заставляетъ его, по мнѣнію Герцберга, отрицать дѣйствительность вліянія, которое имѣлъ Сократъ на Алкивіада. Съ другой стороны, какъ мы уже видѣли выше, Герцбергъ обвиняетъ Ксенѣкоторой ограниченности воззрѣній, вслѣдствіе нофонта въ |