Всѣ сконфузились, старикъ нахмурился, я скоро уѣхалъ. Надобно сказать, что у меня съ Лидой въ послѣднее время были какія-то неопредѣленныя отношенія, что я любилъ ее, что я желалъ сдѣлаться ея мужемъ, въ этомъ конечно нечего было и сомнѣваться, но не рѣшался еще, не будучи съ одной стороны твердо увѣренъ, любитъ ли она меня, а съ другой — боясь оскорбить въ ней чувство горести о потерѣ брата и мужа. Ђздилъ къ ней я дѣйствительно очень часто, она была и рада моимъ посѣщеніямъ, и отчасти стѣснялась ими. Послѣдній случай окончательно утвердилъ меня въ моемъ намѣреніи. Лида одна, оставлена всѣми, безъ денегъ, пори. цаема общественнымъ мнѣніемъ; медлить нечего, что будетъ— то и будетъ, подумалъ я, И написалъ ей письмо въ которомъ признался ей въ любви, откровенно высказалъ ей, какимъ образомъ толкуютъ наши отношенія и молилъ ее согласиться быть моей женой, въ противномъ случаѣ мы должны будемъ разстаться, чего, увѣренъ, я и она не желаемъ.

Лида не отвѣчала мнѣ цѣлые два дни; нетерпѣніе меня мучило. Я самъ было хотѣлъ ѣхать къ ней, но мнѣ принесли отъ нея письмо, передаю его въ подлинникѣ.

«Прости меня, что я такъ долго не отвѣчала на письмо, мой добрый и единственный другъ, позволь мнѣ назвать тебя этимъ именемъ хоть за дружбу къ тебѣ моего безцѣннаго Леонида. Ты пишешь, что любишь меня давно, я давно это знаю, но у меня не достало присутствія духа, сказать тебѣ, просить тебя, чтобы ты не любилъ меня, видишь какая я кокетка и какая коварная! Ты возмутился за обвиненія, которыми караетъ меня общество, но какъ ты ошибался писавши эти строки, это общество гораздо лучше меня знаетъ, чѣмъ ты, развѣ я такъ любила мужа, какъ должно, развѣ я видѣвши безразсудство Надины, предостерегла ее! а братъ мой, бѣдный братъ! развѣ не за меня онъ померъ и развѣ я не любила Курдюмова и не люблю до сихъ поръ, и, можетъ быть, въ послѣднее время только твое строгое присутствіе, мой добрый другъ, спасло меня, что я не пала совершенно, и могу ещё, чтобы про меня ни говорили, просить тебя не презирать меня вмѣстѣ съ другими, и только тѣнь брата, ставшая между нами, дала мнѣ силы отторгнуться отъ этого человѣка, а припомни, какъ много и какъ долго обманывала я всѣхъ васъ,

а ты еще пишешь.

что я не виновата. Быть женой твоей я не могу и не стою, моя добрая мать теперь простила меня и позволила быть при ней, она больна, я буду за ней ходить и приведи Богъ хоть этимъ искупить мои проступки...»

Дальше мнѣ говорить, полагаю, нечего, разсказъ мой, на сколько было въ немъ задачи, конченъ. Лида сама надъ собой произнесла судъ и обвиненіе, но въ заключеніе я все таки хочу обратиться къ тебѣ, мой безпристрастный читатель, къ тебѣ, которому искренно и не утаивъ ничего разсказалъ эту простую повѣсть, рѣши ты и скажи, положивъ руку на сердце: виновата ли она?

Домъ свой какъ храмъ убрала:

Между колоннъ занавѣсы приподняты,
Благоухаетъ смола.

Цитра настроена; свитки разбросаны;
У посыпающихъ полъ,

Смуглыхъ рабынь твоихъ косы причесаны....
Ставятъ амѳоры на столъ.

Ты же блѣдна,

1

ВЪ САДУ.

Привѣтствую тебя, мой добрый, старый садъ,
Цвѣтущихъ лѣтъ цвѣтущее наслѣдство!
Съ улыбкой горькою я пью твой ароматъ,
Которымъ нѣкогда мое дышало дѣтство.

Густыя липы тѣ жь, но заросли слова,
Которыя въ тѣни я вырѣзалъ искусно,
Хватаетъ за ноги заглохшая трава

И чувствую, что тамъ въ лѣсу мнѣ будетъ грустно.

Какъ будто съ трепетомъ здѣсь каждаго листа
Моя пробудится и затрепещетъ совѣсть,
И станутъ лепетать знакомыя мѣста

Давно забытую, оплаканную повѣсть.

И скажутъ: помнимъ мы, какъ ты игралъ и росъ,
Мы помнимъ, какъ потомъ, въ послѣдній часъ разлуки,
Вѣнкомъ изъ молодыхъ и благовонныхъ розъ

Тебя здѣсь нѣжныя благословляли руки.

Скажи: гдѣ розы тѣ, которыя такой
Веселой радостью и свѣжестью дышали?
Однѣ я раздарилъ съ безумствомъ и тоской,
Другія растерялъ, и всѣ онѣ увяли.

А вы, вы молоды и пышны до конца.

Я радъ.... и радости вполнѣ вкусить не смѣю,
Стою какъ блудный сынъ передъ лицомъ отца
И плакать бы хотѣлъ, и плакать не умѣю.

А. ФЕТЪ.

ЧАСОВЩИКЪ,

ИЛИ СЛОВА И ДЪЛА САМЮЭЛЯ СЛИККА, изъ сликквилля.

ОЧЕРКО АМЕРИКАНСКИХЪ НРАВОВЪ.

АЛИБУРТОНА.

Письмо Сликка.

(Когда эти очерки были отпечатаны и приготовлены къ изданію, мы послали ихъ въ корректурѣ мистеру Сликку; вскорѣ потомъ мы получили отъ него слѣдующее письмо, которое передаемъ, какъ характеристическое, въ полномъ составѣ.)

Мистеру Гоу.

(Издатель).

Саръ, я получилъ ваше письмо, вмѣстѣ съ статьею, его сопровождавшею. Долженъ вамъ замѣтить, что я не въ восторгѣ ни отъ того, ни отъ другой: я полагаю даже, что я осмѣянъ; это вѣрно какъ день, несомнѣнно какъ Фактъ. Не джентльменская штука была выпытывать у меНя пятое-десятое и потомъ выводить меня на свѣжую воду, выставить на показъ, размазать въ печати. Это было Дрянное, жалкое дѣло, и я не чувствую ни къ вамъ, ни къ сквайру ни малѣйшей благодарности за подобную выходку. Теперь конецъ моей торговлѣ часами, конецъ тѣмъ округленнымъ барышамъ, которые я добывалъ чест