исторіи дяли съ племянниками (*), и потомъ, совершенное униженіе злословящей банды, въ квартирѣ примирившихся супруговъ : (*) Вотъ сокращеніе этой сцены. Дѣйствіе происходитъ въ библіотекѣ Джозефа Шерфесса. Джозефъ ждетъ сэра Оливера, о пріѣзлѣ котораго ему сообщено. ДЖОЗЕФЪ. Моя репутація получше карловой и бояться нечего. (Входить сэрь Оливер»). Какъ! опять Станлей, когда я жду сэръ Оливера... чортъ возьми этого стараго голяка! что мнѣ съ нимъ дѣлать, и еще въ эту минуту!... Мистеръ Стандей, для чего вы мнѣ опять надоѣдаете? С. Оливеръ. Сэръ, мнѣ сказали, что сэръ Оливеръ здѣсь сейчасъ будетъ. Хотя онъ очень скупъ и не присылаетъ вамъ денегъ изъ Индіи ; но, можетъ быть, для меня... Джозефъ. Сэръ, на этотъ разъ невозможно. Оставьте меня и придите въ другой разъ ; я за васъ похлопочу. С. Оливеръ. Я намѣренъ познакомиться съ сэромъ Оливеромъ, Джозефъ. Убирайтесь, это необходимо. Вилліамъ, выведи этого господина. Вы сами меня къ этому принуждаете, саръ... Что за на хальство! Тѣ же и Карлъ Шерфессъ. Карлъ. Ба! ба! ба! Это что за катавасія? Джозефъ, что тебѣ сдѣзалъ мой почтенный ростовщикъ? Нѣтъ, нѣтъ, братъ, я тебѣ не дамъ обижать такого джентльмена. (Сәру Оливеру) Что съ вами, мой человѣчекъ ? ДЖОЗЕФЪ. А! онъ видно и къ тебѣ таскался за деньгами ! Карлъ. Еще бы нѣтъ. А ты видно тоже не прочь занять, Джо ДЖОЗЕФЪ. Занять денегъ? мнѣ на что занимать деньги!... Ты знаешь, однако, здѣсь сейчас долженъ быть сэръ Оливеръ.... всякую минуту... Карлъ. Правда, чортъ возьми! Не хорошо, коли онъ увидитъ этого дружка съ нами. Джозефъ. А между тѣмъ мистеръ Станлей хочетъ... Карлъ. Да его зовутъ не Станлей... ДЖОЗЕФЪ Все равно... и онъ. Карлъ. Правда, все равно; не въ имени дѣло... Джозефъ. Проклятіе Станлей... - кто-то стучится?... Умоляю васъ, мистеръ КАРЛЪ. И я васъ умоляю... С. Оливеръ. Господа!... ДЖОЗЕФЪ. Вы уйдете, сэръ, я хочу этого! Карлъ. Уходите, да поскорѣе! С. ОливЕРБ. Такое насиліе... леди Тиззль и сэръ Питера. Но выписки наши и безъ того уже слишкомъ длинны, а намъ еще сверхъ того предстоитъ сказать нѣсколько короткихъ словъ о всей вообще комедіи. Шериданову «Школу Злословія» повсемѣстно принято сравнивать съ мольеровымъ «Тартюфомъ», и нѣтъ сомнѣнія: обрисовывая Джозефа Шерфесса, главное лицо своего произведенія, британскій поэтъ имѣлъ въ виду великое твореніе Французскаго комика. Обѣ комедіи считаются первокласными, и англичанинъ ставитъ «Школу Злословія» во главѣ всѣхъ великобританскихъ комедій, точно такъ же, какъ Французъ не равняетъ ни одной комедіи съ «Тартюфомъ». Обѣ осмѣиваютъ лицемѣріе, обѣ полны драматизма и занимательности. Ho Мольерова комедія выше, какъ одно цѣлое, ея сатира бьетъ сильнѣе, она написана ранѣе, она поставлена на сцену въ то время, когда все высшее французское общество было полно Тартюфами столько же сильными, какъ и зловредными. Мольеръ рисковалъ собою, трудясь надъ своимъ геніальнымъ произведеніемъ, онъ шелъ на бѣду, чтобъ высказать всю правду свѣту, и свѣтъ погубилъ бы его, безъ всемощнаго заступничества монарха, бывшаго другомъ просвѣщенію. Комедія Мольера писана превосходными стихами, исполнена артистической сжатости ; тамъ, гдѣ Шериданъ беззаботно шутилъ и дробилъ все дѣйствіе во вредъ единству цѣлаго, Французскій поэтъ являлся судьей-поэтомъ. Въ твореніи Мольера звучать струны героическія, и весь «Тартюфъ» есть одинъ геройскій подвигъ по замыслу, развитію и по исполненію. Но уступая лучшей комедій Французской сцены въ замыслѣ, единствѣ и поэтическомъ элементѣ, шериданова «Школа Злословія» беретъ надъ нею неоспоримый перевѣсъ въ частностяхъ. Тамъ, гдѣ Мольеръ сгибается подъ тяжестью оковъ, имъ самимъ на ДЖОЗЕФЪ. Вы сами того хотѣли!... Карлъ. Да уберетесь ли вы наконецъ (Оба начинаютъ выталкивать сэра Оливера). Входять: саръ Питеръ, леди Тизэль, Мери и Роули. С. Питеръ. Что съ вами, сэръ Оливеръ, другъ мой! Чортъ возьми, вотъ почтительные племяннички! Толкать въ зашеи своего дядю, для перваго свиданія! Роули. Саръ Оливеръ, имя Станлея не принесло вамъ выгоды, какъ я вижу. С. Оливеръ. Оба имени! Ай-да родственники! Одинъ не далъ мнѣ ни шиллинга, а другой (показывая Карла) хотѣлъ сбыть меня съ рукъ, даже безъ аукціона ! ДЖОЗЕФЪ. Карлъ! мѣра исполнилась! КАРЛЪ. Джозефъ! дѣло плохо! себя наложенныхъ, Шериданъ идетъ бодро и весело, какъ слѣдуетъ счастливому британцу. Онъ шутитъ съ людскими слабостями и беззаботно кидаетъ вокругъ себя перлы, подобно тому, какъ герцогъ Бокингемскій сбрасывалъ, на придворномъ балѣ, драгоцѣнные камни съ своего кафтана. У Шеридана нѣтъ строки скучной или сухой, нѣтъ трехъ единствъ дѣйствія, нѣтъ фантастическихъ Оргоновъ, Оронтовъ, Жеронтовъ и Валеровъ, онъ называетъ лицъ по имени и фамиліи, беретъ ихъ изъ современной жизни, пишетъ для всей массы публики, не помышляя о маломъ числѣ избранныхъ знатоковъ. Комедія Шеридана взволнуетъ, разсмѣшитъ и увлечетъ собою массу самыхъ непросвѣщенныхъ зрителей, между тѣмъ какъ • Французскій «Тартюфъ» можетъ быть оцѣненъ по достоинству только однимъ истиннымъ чтителемъ поэзіи, и не на сценѣ, а въ тиши кабинета, посреди умнаго уединенія. Наконецъ, по «Школѣ Злословія» можно угадать въ поэтѣ человѣка еще молодого, полнаго иллюзій молодости, привыкшаго смотрѣть на жизнь, какъ на бли– стательную забаву. Неизвѣстно, что еще могъ бы создать писатель, на двадцать-седьмомъ году подарившій міру такое произведеніе, но Шеридану обстоятельства жизни не позволили идти далѣе, по крайней мѣрѣ въ литературномъ отношеніи. Тѣмъ трогательнѣе и привлекательнѣе для насъ красоты «Школы Злословія», тѣмъ поучительнѣе для насъ само это произведеніе. Ясная картина великобританскихъ нравовъ прошлаго столѣтія, эта комедія навѣки останется драгоцѣннымъ памятникомъ и въ литературномъ, и въ ученомъ отношеніи. Полная веселости чисто-юношеской, насмѣшливой граціи и неподражаемой живости, «Школа Злословія» порой напоминаетъ собою элементы аристофановской поэзіи. Мольеровъ «Тартюфъ» есть одинъ безцѣнный слитокъ чистѣйшаго золота ; «Школа Злословія» есть цѣлая розсыпь золотыхъ монетъ и драгоцѣнныхъ камней, часть того же слитка, размѣненная на мелочь и раскиданная между цвѣтами. Не мѣшаетъ прибавить однако, что мольерово самородное золото, по чистотѣ своей , далеко превосходитъ собою металлъ великобританскаго драматурга. VI. Пресыщеніе и жажда дѣятельности, Шериданъ въ ся кругу. Политическія и ораторскія Шериданъ въ парламентѣ, Общество герцогини • Пріязнь съ ФокГолосъ Фокса въ защиту новаго оратора. Дальнѣйшая парламентская дѣятельность Шеридава. Питтъ. Столкновеніе ихъ. - Посреди развлеченій свѣтской жизни, посреди любви и семейнаго счастія, посреди театральныхъ дѣлъ, къ которымъ Шериданы питали страсть наслѣдственную, наконецъ посреди цѣлаго ряда непрерывныхъ сценическихъ успѣховъ, авторъ «Школы Злословія» не могъ однако же назваться вполнѣ счастливымъ человѣкомъ. Онъ слишкомъ рано началъ жить и слишкомъ рано получилъ знаменитость ; всѣ лучшія блага жизни слишкомъ рано выпали на долю Ричарду Шеридану. Не страдавшій человѣкъ не наслаждается, не боровшійся за счастіе остается равнодушенъ къ счастію ; существо, не знавшее тяжкихъ трудовъ, не знаетъ цѣны спокойствію. Единственною тревожною порой въ шеридановой жизни можно назвать нѣсколько мѣсяцовъ его разлуки съ Элизой, послѣ двукратной дуэли въ Батѣ, но даже эти немногіе мѣсяцы, проведенные среди довольства, украшенные воспоминаніями и надеждами самыми свѣтлыми, имѣли въ себѣ слишкомъ мало того, что поучаетъ молодыхъ людей, дѣлаетъ ихъ способными понимать цѣну жизненнаго счастія. Ричардъ Шериданъ, подобно другому великому барду позднѣйшихъ временъ, хворалъ избыткомъ удачъ всякаго рода. Онъ жилъ, и долго жилъ какою-то особенною жизнью, о которой всѣ мечтаютъ, но которая имѣетъ въ себѣ много разрушительнаго и потому рѣдко дается Провидѣніемъ намъ на долю. Съ юношескихъ лѣтъ онъ не терялъ никого и не переносилъ никакихъ испытаній. Умъ его не состоялъ никогда подъ спасительной дисциплиной строгаго, классическаго воспитанія, сердце никогда не знало долгихъ, плодотворныхъ бурь, послѣ которыхъ вся природа человѣка цвѣтетъ и оживаетъ. Въ душѣ своей онъ носилъ много свѣтлыхъ, благородныхъ идей, но между ними не находилось ни одной, съ которой бы навѣки сроднилось все существованіе Шеридана. Съ наслажденіемъ осмѣивая порокъ, онъ однако же вовсе не располагалъ быть учителемъ общества, охотно дѣлая добро всякому, но дѣлая его лѣниво, безразсчетно, подобно богачу, холодно раздающему куда ни попало часть своихъ огромныхъ доходовъ. Наука жизненнаго счастія оказывалась для нашего поэта наукою легко пріобрѣтенною и оттого почти безплодною ; жажда сильныхъ ощущеній, плодѣ пресыщенія, начала мало по малу наполнять всю его душу. Болѣзнь, изученая и воспѣтая мыслителями нашего столѣтія, захватила воспріимчивую натуру Ричарда. Лѣность перестала ему нравиться, онъ жаждалъ дѣятельности, но дѣятельности бурной. Онъ чувствовалъ себя веселѣе посреди оргій, пышныхъ аристократическихъ собраній, политическихъ митинговъ и драматическихъ представленій, успѣхъ которыхъ казался сомнительнымъ. Ему хотѣлось ощущеній одуряющихъ, огневыхъ, пожирающихъ организмъ человѣка; пока еще подобныя ощущенія существовали для Шеридана , жизнь казалась ему красна и заманчива. Скоро молодому драматургу представился случай окунуться въ жизнь такого рода, увидѣть передъ собой рядъ сильныхъ ощущеній, но видимому, безконечный. Дѣятельность политическая разкрылась передъ талантливымъ писателемъ. Въ домѣ герцогини Джорджаны Девонширской, той самой леди Джорджаны, которая одинъ разъ, получивъ извѣстіе о неудачномъ ходѣ выборовъ для партіи ея супруга, лично явилась въ самое непріязненное графство и въ нѣсколько дней, обвороживши всѣхъ избирателей, переманила ихъ на свою сторону, собиралась еженедѣльно блистательная плеяда государственныхъ мужей и первоклассныхъ ораторовъ парламента : тутъ сіяли между прочимъ Карлъ Фоксъ, Виндгамъ, лордъ Томасъ Гренвилль и лордъ Джонъ Тоунсгендъ, давно уже питавшій къ Ричарду Шеридану привязанность самую восторженную. Герцогиня, сначала смотрѣвшая на поэта съ нѣкоторымъ пренебреженіемъ и долго не имѣвшая силы простить ему тотъ вечеръ, въ который, какъ мы видѣли, лучшіе друзья покинули ея гостиную для того, чтобы ѣхать въ гости къ Шеридану, въ теченіе времени перемѣнила свое обращеніе и сбли-зилась съ авторомъ «Школы Злословія». Всѣ современники, виги и торіи, единодушно отзываются о прелести общества, собирав шагося въ Девонширъ-Гоузѣ. Тутъ, среди круга избранныхъ знаменитостей, отбрасывался всякій церемоніалъ: герцоги и будущіе министры называли другъ друга уменьшительными именами Дика, Джека и Тома, дамы не требовали титула леди и прилагательнаго «ваша честь»; о государственныхъ дѣлахъ компанія толковала шутливымъ тономъ, и часто, за ужиномъ, послѣ парламентскаго засѣданія, импровизировались шутки, пѣсенки и пародій на происшествія вечера. Тутъ поэтъ Гэйли, философъ-эпикуресць, произносилъ рѣчи «о томъ, какимъ образомъ нужно сохранять въ себѣ постоянную веселость духа», тутъ вѣрный другъ Самуила Джонсона, ораторъ Эдмондъ Боркъ, первый изъ первыхъ, великій посре |