скаго устройства. Понимая всю несправедливость настоящаго порядка вещей, безусловно подчиняющаго судьбу труда владычеству капитала, онъ признавалъ однако же противоположность между работникомъ и капиталистомъ явленіемъ естественнымъ, необходимымъ и неприкосновеннымъ. Горячо сочувствуя бѣдствіямъ пролетаріевъ и стараясь склонить на ихъ сторону мнѣніе общественное, онъ не могъ придумать никакого дѣйствительнаго средства для того, чтобъ пособить ихъ страданіямъ, и возлагалъ всѣ надежды свои на состраданіе и благоразуміе самихъ же капиталистовъ. Мысль о возможности существеннаго преобразованія самыхъ отношеній, существующихъ между капиталистомъ и работникомъ, не приходила ему и въ голову : онъ такъ привыкъ къ различію между богатымъ и бѣднымъ, что, возставая энергически противъ губительныхъ послѣдствій этого различів, допускалъ однако же необходимость существованія въ государствѣ небольшого числа капиталистовъ, имѣющихъ возможность «развить вполнѣ свои способности и стать выше своихъ согражданъ». Понятно, что этотъ дуализмъ сдѣлалъ его совершенно неспособнымъ къ усвоенію того взгляда на распредѣленіе богатствъ, до котораго дошли новѣйшія школы, принявшія въ основаніе имъ же высказанныя начала, но не остановившіяся на половинѣ дороги, а смѣло провозгласившія всѣ тѣ результаты этого начала, которыхъ не замѣчалъ или не рѣшался выразить самъ Сисмонди.

Несмотря на все это, сочиненія Сисмонди принадлежатъ безспорно къ числу самыхъ отрадныхъ явленій экономической литературы. Они имѣли важное значеніе въ исторіи науки и огромное вліяніе на ея дальнѣйшую судьбу. Правда въ первое время его «Новыя Начала» имѣли мало успѣха и не обратили на себя большаго вниманія. Первое изданіе ихъ, сдѣланное въ 1820 году, не достигло своей цѣли; экономисты отозвались объ этой книгѣ съ пренебреженіемъ ; общественное мнѣніе не могло тронуться доводами Сисмонди, потому-что находилось еще подъ сильнымъ вліяніемъ школы Смита, указывавшей на блистательные успѣхи промышлепности, какъ на прямой результатъ осуществленія ея теоріи. Но мало-по-малу обстоятельства перемѣнились; безпрестанные промышленные кризисы и страшное развитіе пауперизма открыли глаза самымъ близорукимъ людямъ и замѣтно поколебали авторитетъ послѣдователей Смита. Между тѣмъ и самъ Сисмонди, обогативъ свой умъ новыми познаніями и удостовѣрившись путемъ личнаго наблюденія въ справедливости своихъ началъ, заговорилъ смѣлѣе прежняго и во второмъ изданій своей книги (въ 1827 году) прибавилъ къ ней нѣсколько новыхъ главъ, гдѣ высказалъ рѣшительнѣе и сильнѣе свое мнѣніе о несостоятельности хрематистическаго направленія и о вредныхъ резуль

татахъ свободы промысловъ, неограниченной конкурренцін, безпорадочности производства и несоразмерности его съ потребленіемъ. Это второе изданіе имѣло огромный успѣхъ и нанесло сильный ударь теоріямъ экономистовъ. Послѣдователи Адама Смита старались опровергнуть начала Сисмонди, но слабостію своихъ возраженій еще болѣе усилили то невыгодное для нихъ впечатлѣніе, которое произвели его сочиненія на мнѣніе общественное. Тщетно старались экономисты внушать презрѣніе къ обвиненіямъ своего противника и выдать его взглядъ за взглядъ нелепый, не заслуживающій вниманія людей серьёзныхъ. Усилія ихъ не могли имѣть успѣха и не могли предотвратить быстраго распространенія новой идеи; къ несчастію для нихъ, доводы ихъ были слишкомъ слабы, а факты, опровергавшіе ихъ теорію, слишкомъ краснорѣчивы и ясны. Мало-по-малу число послѣдователей ихъ уменьшилось, число противниковъ увеличилось. Подъ вліяніем Сисмонди образовался въ политической: экономія цѣлый рядъ новыхъ школъ, которыя оставили ложный путь, принятый экономистами, и ршились проложить себѣ новую дорогу къ открытію истины. Съ одной стороны непосредственнымъ и прямымъ результатомъ трудовъ Сисмонди было появленіе школы критической, поставившей себѣ цѣлью довершить дѣло имъ начатое и ниспровергнуть окончательно теорію экономистовъ. Съ другой стороны явились и такіе писатели, которые, принавъ за исходный пунктъ критику Сисмонди, не удовлетворирились однимъ отрицаніемъ прежняго, но рѣшились посвятить свои силы открытію новаго и возсозданію разрушеннаго. Этимъ же движеніемъ вызваны были къ жизни и тѣ теорія, которыя появились прежде Сисмонди, но которыя тогда не обратили на себя никакого вниманія и только послѣ протестовъ критической школы сдѣлались мало-по-малу предметомъ всеобщаго и живого любопытства.

Самая характеристическая черта, рѣзко отличающая всѣ новѣйшія школы политической экономіи отъ школъ, имъ предшествовавшихъ, заключается въ ихъ филантропическомъ, человѣчественномъ направленіи. Въ противоположность прежнимъ экономистамъ, Мшимъ всегда въ виду не человѣка, а вещь, новые дѣятели науки заботятся преимущественно о судьбѣ и счастіи людей, о средствахъ для уничтоженія ихъ страданій и облегченія ихъ участи. При этомъ одни изъ нихъ дѣйствуютъ робко и нерѣшительно, стараясь противодѣйствовать злу разными частными и временными мѣрами, не уничтожающими его источника, но отвращающими только нѣкоторыя изъ его послѣдствій; другіе напротивъ стремятся къ своей цѣли бодве прямою дорогою и, понимая всю несостоятельность полу-мѣръ для отвращенія общественныхъ бѣдствій, требуютъ существеннаго, полнаго преобразованія въ самомъ устройствѣ экономическихъ отноше

ній. Самое существо той цѣли, къ которой стремятся послѣдніе, опре дыляетъ ясно характеръ и направленіе ихъ ученой дѣятельности. Вовсе не заботясь объ изученіи общихъ законовъ, по которымъ совершается матеріяльное развитіе обществъ, ови вмѣютъ въ виду только одно: найти идеалъ общественной организація, придумать такое устройство, которое бы могло уничтожить всѣ страданія современнаго человѣка и обезпечить каждому изъ людей возможно-большую долю богатства, наслажденій и счастія. Негодуя противъ несовершенства современныхъ учрежденій и стараясь отыскать средство для совершеннаго ихъ преобразованія, они естественно больше заботятся о будущемъ, чѣмъ о настоящемъ, и не столько изучаютъ то, что есть, сколько разсматриваютъ то, что бы могло и должно было быть. Вслѣдствіе такого направленія результатомъ ихъ трудовъ являются по большой части разсужденія о философскихъ основаніяхъ общественной жизни и о средствахъ для исцѣленія всѣхъ язвъ современнаго устройства, смѣлые проэкты реформъ и подробныя предположенія • способахъ водворенія между людьми, живущими въ обществѣ, справедливыхъ и разумныхъ отношеній. Однимъ словомъ, какъ по своей цѣли, такъ и по своему содержанію, всѣ системы новѣйшихъ школъ принадлежать безспорно къ категорій такъ называемыхъ утопій, вредставляя собою всѣ признаки тѣхъ смѣлыхъ, большею частію Фантастическихъ гипотезъ и теорій, съ которыми привыкли соединять это названіе.

На эти современныя утопіи не надо смотрѣть какъ на Явленіе, свойственное только нашему времени и чуждое временамъ прошедшимъ. Стремленіе къ отысканію идеала справедливѣйшей, совершеннѣйшей организацій общества есть стремленіе, проистекающее изъ самой природы человѣка и потому самому существующее всегда и на всѣхъ ступеняхъ общественнаго развитія. Вездѣ и во всѣ времена неудовлетворительность существовавшаго порядка вещей вызывала собою появленіе мыслителей, которые отрѣшались смѣло отъ всѣхъ условій дѣйствительной жизни и придумывали средства для преобразованія обществъ согласно съ своими личными понятіями о справедливости и разумности общественныхъ отношеній. Въ древвости подобныя утопіи встрѣчались гораздо рѣже, чѣмъ въ новыя времена, потому-что древніе Философы всегда подчинялись больше, чѣмъ новые, вліянію дѣйствительности, ихъ окружавшей. Несмотря на то, и въ древности находимъ мы республику Платона, которая есть нечто иное, какъ смѣлая утопія, планъ самой идеальной, самой совершенной (по мнѣнію ся автора) организація общества. Въ новыя времена такія системы являлись гораздо чаще; между ними на первомъ планѣ является утопія Томаса Моруса и за ней множество

другихъ: Civitas solis - Кампанеллы, Осеана — Гаррингтона, Nova Atlantis Канцлера Бэкона, Базиліада - Морелли и т. д. Кромѣ такихъ частныхъ, индивидуальныхъ порывовъ человѣческой мысли, Мы находимъ и цѣлыя общества людей, которые отрѣшались на самомъ дѣлѣ отъ неудовлетворявшей ихъ дѣйствительности и старались осуществить въ практической жизни свой идеалъ общественнаго устройства. Въ этомъ отношеніи можно указать въ древности на орденъ пиѳагорейскій и на секту Эссеевъ, въ познѣйшія времена на общества гернгуттеровъ, квакеровъ, тункеровъ, шакеровъ, менонатовъ, анабаптистовъ, адамитовъ, гласситовъ, милленаріевъ и множество другихъ. Все это показываетъ, что современныя теорів общественныхъ преобразованій не представляютъ собою явленія исключительнаго и небывалаго: утописты существовали всегда и вездѣ, и исторія постепеннаго развитія человѣческихъ идей представила бы намъ, если бы разсмотрѣть ее съ этой точки зрѣнія, непрерывный и послѣдовательный рядъ утопій, связанныхъ другъ съ другомъ самыми тѣсными узами. Современные намъ утописты суть только послѣдователи, отчасти подражатели прежнихъ: ихъ одушевляютъ тѣ же идеи; они стремятся къ той же цѣли и въ большей части случаевъ выбираютъ даже тѣ же самые пути для ея достиженія. Между новѣйшими и прежними теоріями существуютъ однако, несмотря на ихъ сходство, и весьма важныя различія. Эти различія вытекаютъ изъ того, что прежнія утопіи придуманы были тогда, когда еще не существовало науки народнаго благосостоянія, между тѣмъ какъ ноевишія образовались уже послѣ и вслѣдствіе построенія этой науки. Отъ этого и происходитъ, что новѣйшій школы, въ своемъ стремленіи къ отысканію идеальнаго устройства обществъ, заботятся преимущественно о рѣшеніи экономическихъ задачъ, объ организація хозяйственныхъ отношеній. Нынѣшнимъ утопистамъ это даетъ огромное преимущество надъ ихъ предшественниками, потому-что выказываетъ съ ихъ стороны большую зрѣлость понятій и болѣе вѣрный взглядъ на то, въ чемъ именно и заключается настоящій корень всѣхъ общественныхъ золъ и настоящее средство для рѣшенія многихъ общественныхъ вопросовъ. Къ этому можно присоединить и то, что новѣйшія утопіи имѣютъ гораздо больше историческаго значенія, чѣмъ прежнія, потому-что онѣ развились совершенно логически изъ ученія экономистовъ и въ то же время какъ будто были вызваны самою силою обстоятельствъ, т. е. экономическими и общественными событіями настоящей эпохи. При всемъ томъ не слѣдуетъ однако же забывать, что нынѣшнія утопіи, по своему существу и по своей цѣли, имѣютъ много общаго съ утопіями прежнихъ мыслителей и находятся съ ними въ самой тѣсной и непосредствонной связи.

Соединивъ названіе утопій съ теоріями новѣйшихъ дѣятелей политической экономіи, мы предвидимъ то заключеніе, которое выведено будетъ изъ этихъ словъ большинствомъ нашихъ читателей. Всѣ эти теорів, скажутъ они, потому самому, что онѣ суть нечто иное, какъ утопіи, не могутъ заслуживать вниманія людей серьёзныхъ и слѣдовательно не могутъ требовать для себя мѣста тамъ, гдѣ дѣло идетъ о научныхъ средствахъ для открытія истины. Въ самомъ дѣлѣ въ устахъ большинства людей съ словомъ утопія соединяется обыкновенно значеніе невыгодное и даже презрительное, точно также какъ и названіе утописта употребляется въ большей части случаевъ въ смыслѣ оскорбительнаго, ругательнаго прозвища. Что касается до насъ, то слишкомъ далекіе отъ того, чтобы соглашаться съ утопіями или склоняться въ пользу практическихъ выводовъ изъ ихъ ученій, мы однакожь, смотря на этотъ предметъ съ Философско-исторической точки зрѣнія, не можемъ съ выраженіями: утопія, утописты соединить того презрительнаго значенія, какое привыкли имъ давать. Стоитъ только вникнуть глубже въ настоящую основу и внутренній смыслъ утопій, чтобы убѣдиться въ неосновательности того насмѣшливаго презрѣнія, съ которымъ встрѣчаются обыкновенно такъ называемыми практическими людьми этого рода попытки человѣческаго ума. Собственно говоря, утопій, мечтанія, стремленія къ лучшему, къ идеалу представляютъ собою одну изъ самыхъ необходимыхъ, одну изъ самыхъ естественныхъ формъ человѣческой мыслительности. Всякой согласится, что нельзя осуждать безусловно тѣхъ проявленій умственной дѣятельности человѣка, которыя основываются на самой природѣ его и вытекаютъ необходимо изъ свойственныхъ его организму стремленій. Но между тѣмъ кто же не знаетъ, что человѣкъ, во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда его не удовле

творяетъ настоящее положеніе, не можетъ не мечтать, не думать о лучшемъ, не стремиться путемъ воображенія къ идеалу, къ состоянію совершеннѣйшему: эта необходимость искать въ порывахъ ума и фантазіи вознагражденіе за гнетущую отвсюду дѣйствительность, есть фактъ несомнѣнный, всѣмъ извѣстный, фактъ, который каждый изъ насъ можетъ подтвердить собственнымъ опытомъ. И въ этом фактѣ нѣтъ ничего предосудительнаго или смѣшного, Ничего такого, что бы вредило намъ и отклоняло бы человѣка отъ настоящаго его назначенія. Напротивъ, мечтательность человѣка основывается всегда на началѣ совершенно разумномъ и приноситъ обыкновенно самую несомнѣнную пользу. Какая мысль лежитъ въ основаніи всякой утопій? Мысль о томъ, что дѣйствительность, неудовлетворяющая человѣка, не имѣетъ въ себѣ ничего безусловно-необходимаго, ничего постояннаго и вѣчнаго, что въ нашихъ добродѣтеляхъ, пра