ходить столкновеніе, вражда, практическое отрицаніе. По степени гражданской образованности оно выразится въ убійства, или драка, или брани, или ссорѣ, или наконецъ въ самомъ миролюбивомъ, добросовестномъ обсужденіи, но тѣмъ не менѣе столкновеніе все-таки будетъ, и оно необходимо выразится въ фактахъ, внѣшнихъ дѣяніяхъ, въ мірѣ практическомъ. Я не знаю абсолютной, родовой нормы личности и не признаю ея существованія; знаю, что человѣкъ былъ и до сихъ поръ находится въ столкновеніяхъ съ другими людьми, въ недобровольной зависимости отъ нихъ, тягостной для него и не только для него совершенно безполезной, но и положительно вредной; чрезъ всю исторію видно стремленіе отдѣлаться отъ этой зависимости если не совсѣмъ, то какъ можно болѣе ограничить ее самымъ необходимымъ и неизбѣжнымъ; чѣмъ ближе человѣкъ подходитъ къ этой цѣли, тѣмъ онъ миролюбивѣе относится къ другимъ людямъ, потому-что вражда имѣетъ менѣе основанія, поводовъ и причинъ. Вотъ почему я и сказалъ, что примиреніе личностей цѣль развитія; вотъ на какомъ основаніи я думаю, согласно съ фактами, что путь, ведущій къ этому примиренію — вражда, вражда, отрицаніе. Живя, мы не къ старому возвращаемся, а новое создаемъ, до котораго достигнуть невозможно безъ практическаго отрицанія стараго. Сознаніе личности при зависимости вызываетъ эту борьбу: а гдѣ нѣтъ ея, тамъ нѣтъ и сознанія, другими словами — глубоко-чувствуемой потребности самостоятельной личности. Вы можете указать мнѣ на переходныя эпохи въ исторіи, когда сознаніе и фактъ противорѣчатъ другъ другу. Но за то именно ихъ и называютъ переходными, ненормальнымъ состояніемъ. Онѣ оканчиваются всегда тѣмъ, что сознаніе наконецъ осуществляется на дѣлѣ, воплощается. Ваша идеальная личность, добровольно и сознательно подчиняющая себя родовому закону, подчиняется своему сознанію, стало быть она личность, изъ себя создающая свои опредѣленія; иначе она несознающая личность; изъ этого круга вы не выйдете, какъ ни бейтесь.

что

Критикъ меня спрашиваетъ: «что бы такое могло дать намъ пра«во заключать, что тамъ, гдѣ господствуетъ бытъ семейный, нѣтъ «личности въ смыслѣ сознанія, или что тотъ, кто живетъ подъ опре« дѣленіемъ семейнаго родства, не сознаетъ въ себѣ возможности от«рѣшиться отъ него, или что человѣкъ, который никогда не билъ «другого и не бьетъ его, не сознаетъ своей силы, или наконецъ, «человѣкъ, еще не лишившій себя жизни, не знаетъ, что онъ жи«ветъ?» Хорошо онъ сдѣлалъ, предупредивъ, что не шутитъ; иначе я бы право не догадался, видя это сопоставленіе самыхъ разнородныхъ вопросовъ подъ именемъ тождественныхъ. Постараюсь объяснить дѣло, какъ я его понимаю: семейный законъ прекрасенъ для

несовершеннолетнихъ, какъ средство воспитанія, и очень стѣснителенъ для совершеннолетнихъ, которые хотятъ быть, какъ говорится, на своихъ ногахъ. Теперь, если совершеннолѣтній подчиняется этому закону и не думаетъ о самостоятельности, значитъ сознанія этой самостоятельности у него нѣтъ, стало быть нѣтъ у него и сознанія своей личности, вслѣдствіе котораго необходимо неизбежно рождается требованіе самостоятельности. Всѣ возраженія, которыя можно мнѣ сдѣлать на это, будутъ непременно сводиться или къ личнымъ отношеніямъ родителей и совершеннолетнихъ дѣтей, слѣдовательно сюда нейдутъ, иап къ не юридическому характеру семейныхъ отношеній, что возможно только въ до-гражданственной семьѣ, и слѣдовательно предполагаетъ совершенное отсутствіе созпанія личности, самостоятельности въ людахъ. Думаю, что теперь моя мысль ясна. Послѣ этого я надѣюсь, г. М... 3... К... ужь не станетъ считать тождественными съ первыми двумя вопросами остальные два; я живу, потому-что это ощущаю; сознаніе моей силы можетъ во мнѣ быть и не быть, хотя и нѣтъ никакой причины пріобрѣтать это сознаніе побоями, и именно людей; а сознаніемъ или несознаніемъ самостоятельности опредѣляются отношенія къ другимъ людямъ. Я могу отъ нея отказаться — добровольно, по своимъ соображеніямъ, влеченіямъ и т. д.; тогда это — актъ моей воли, моего сознація, уже предполагающій меня самостоятельнымъ. Семейный законъ противорѣчитъ началу личной самостоятельности; слѣдовательно между обоими принципами обыкновенно возникаютъ столкновенія, и теоретическія и практическія; гдѣ семья в личная самостоятельность живутъ дружно, надо искать причинъ въ постороннемъ, а не въ этихъ двухъ принципахъ и ихъ взаимныхъ отношеніяхъ.

Вотъ опроверженія общей теоретической части моей статьи. Каковы они, мы видѣли. За этимъ слѣдуетъ разборъ исторической

части.

Взглянемъ.

г. м... 3... К... видитъ доводы противъ моего мнѣнія объ всключительно семейномъ, родственномъ бытѣ древнихъ славянъ въ томъ, что они чувствовали обиду и мстили за нее и, въ особенности, что славяне хорошо принимали иностранцевъ. Противъ перваго возраженія право нечего сказать; во второмъ авторъ кажется забылъ, что враждебность къ иностранцамъ у всѣхъ народовъ появляется вмѣстѣ съ первымъ сознаніемъ національности (не говоря о постороннихъ случайныхъ причинахъ враждебности), что ни въ первобытномъ состояніи, ни при высокой степени образованности этой враждебности нѣтъ ; это фактъ не исключительно-славянскій, а всемірно

историческій. Только формы гостепріимства сначала и потомъ различны. Формы славянскаго гостепрівмства патріархальны, что и было для меня новымъ доказательствомъ семейнаго быта древнихъ славянъ. Кто оказываетъ одно патріархальное гостеприимство, тотъ конечно воспитанъ въ исключительно-патріархальномъ, т. е. родственномъ, кровномъ быту. Думаю, что это ясно и не подлежать сомнѣнію.

Мое объясненіе признанія варяговъ тоже не нравится г. М.... 3.... К....; онъ находить его страннымъ.

«Странный выводъ! Нѣсколько сосѣднихъ племенъ живутъ независимо другъ отъ друга ; въ каждомъ изъ нихъ господствують родовыя вражды; имъ захотѣлось жить въ союзѣ и согласіи; у всякаго племени много старѣйшинъ, имѣющихъ разныя права быть старѣйшинами надъ союзомъ племенъ; они отказываются отъ своихъ притяваній, чтобы не возбудить соперничества и вражды въ другихъ, и предлагаютъ добровольно власть надъ собою чужеземцамъ; все это отъ того, что въ нихъ не было духа общественности, котораго кровный быть не развиваетъ. Отсутствіе общественнаго духа породило у насъ первое общество!...» (стр. 154.)

Остроумно, но неверно! Люди, которые такъ завистливы другъ къ другу, что не могутъ согласиться уступить власть кому-нибудь изъ своей среды, подчиниться ему, а вдутъ за-море, къ чужому, постороннему — можно ли признать въ нихъ духъ общественности? Положимъ, что они вызвали чужихъ для защиты отъ враговъ выводъ относительно общественности будетъ тотъ же. Требованіе общественности было, какъ и у всѣхъ въ мірѣ оно есть, а духа не было. Только тотъ, кто не умѣетъ, не знаетъ, самъ не можетъ сладить, ищетъ чужой помощи. Развѣ о такихъ вещахъ можно еще спорить?

Авторъ оспориваетъ также, что варяги первые принесли идею государства на нашу почву; если они были призваны, такъ не имъ принадлежитъ она: вотъ какъ онъ разсуждаетъ. Но это натяжка. Варяги призваны въ качествѣ судей, военныхъ стражей, какъ угодно. Пришедши, они вскорѣ начали дѣлать то, что во всемъ мірѣ дѣлали : воевать направо и налѣво племена, брать съ нихъ дань, вѣроятно не легкую, судя по ихъ частымъ возстаніямъ; даже на мѣстѣ, куда были призваны, они не усидѣли, а выбрали такое, которое имъ было больше по-сердцу. И выходитъ, что славянскія племена (далеко не всѣ) хотѣли одного, сдѣлалось совсѣмъ другое, и не чрезъ нихъ, а чрезъ дѣятельность варяговъ, которые силой удерживая за собой русско-славянскія племена, связали ихъ внѣшними узами въ одно целое. Вотъ почему я и сказалъ, что идея государства прине

сена варягами на нашу почву: мысль о единствѣ всей Россія была результатомъ ихъ завоеваній.

На стр. 154 и 155 г. М... 3... К... старается доказать, что дружина не была учрежденіемъ исключительно германскимъ, — что къ намъ принесено варягами дружинное начало въ значенів ближайшей свиты почетнаго лица, князя или боярина, а дружины въ смыслѣ совокупности людей, собравшихся для общаго дѣла и избравшихъ себя на время и для извѣстной цѣла предводителя — явленіе національное, туземное. Родовое начало, какъ очень оригинально заключаетъ критикъ, могло имѣть мѣсто только въ дружинѣ въ первомъ смыслѣ, при отношеніяхъ личныхъ; стало быть, по его мнѣнію, въ дружинахъ, собиравшихся для общаго дѣла, подъ начальствомъ избраннаго вожда родовыхъ отношеній не могло быть. Твердо вѣруя въ это, авторъ опнрается на свою мысль какъ на каменную гору и въ упоеніи побѣды иронизируетъ надъ моимъ мнѣніемъ.

«Не потому ли авторъ отрицаетъ существованіе дружины, что трудно было объяснить происхожденіе бурлака или козака изъ того семейнаго быта, въ которомъ (по словамъ его) человѣкъ лишается упругости, энергіи, распускается въ морѣ мирныхъ отношеній, убаюкивается, предается покою, нравственно дремлетъ, становится слабъ, довѣрчивъ и безпеченъ какъ дитя. Конечно подъ этотъ типъ хилаго домосѣда трудно подвести Ермака и Тараса Бульбу; что жъ дѣлать! Изъ исторіи ихъ не вычеркнешь.» (стр. 155 и 156.)

И въ другомъ мѣстѣ :

«Никто вѣроятно не будетъ отрицать того, что каждый народъ въ своей національной поэзіи изображаетъ идеалъ самого себя, сознаетъ въ образахъ различныя стремленія своего духа. Чего нѣтъ въ народѣ, того не можетъ быть въ его поэзіи, и что есть въ поэзіи, то непремѣнно есть и въ народѣ. Какимъ образомъ воображеніе народа, изнѣженнаго семейною жизнью, лишеннаго энергіи, предпріимчивости и вовсе не сознающаго идеи личности, могло создать цѣлый сонмъ богатырей? Сколько намъ извѣстно старъ матёръ казакъ Илья Муромецъ, Добрыня Никитичь, Алеша Поповичъ, и прочіе бездомные удальцы, искатели приключеній имѣли и достаточный запасъ силъ и соразмѣрную увѣренность въ себѣ самихъ. Любая германская дружина не постыдилась бы ихъ принять. Какимъ же образомъ связать ихъ съ родовым устройствомъ, съ ограниченнымъ домашнимъ бытомъ, въ которомъ убаюкивалась личность, изъ котораго никогда не вырывалась она на просторъ. Или вы скажете, что и они занесены въ народную фантазію изъ за моря?» (стр. 163 и 164.)

Но критикъ торжествуетъ преждевременно; ускокъ и козакъ гораздо ближе къ патріархальному и родовому быту, чѣмъ онъ думаетъ;

онъ этого не видитъ вѣроятно по той же самой причинѣ, по которой идея человѣка и принципъ личности кажутся ему не разрѣшимой антиноміей. Общество, основанное на патріархальныхъ отношеніяхъ, не даетъ простора и мѣста личности; поэтому личность, возникшая въ такой средѣ, рвется вонъ на волю; она не могла получить въ патріархальномъ обществѣ того гражданскаго воспитанія, которое даеть лишь правильный, юридически-устроенный быть, заставляя каждаго понимать необходимость организованнаго общежитія, и потому уважать и не нарушать чужихъ правъ: поэтому такая личность является необузданною, дикою, противо-общественною; въ ней много поэтическаго, какъ во всемъ, носящемъ на себѣ печать силы и нестѣсняемой игры человѣческой природы; но въ то же время въ ней нѣтъ элементовъ гражданской общественности, способной создать правильное человѣческое общество. Ускоки, козаки одна сторона патріархальнаго быта, совершенно соотвѣтствующая другой, кроткой, миролюбивой, осѣдлой жизни. Чтобъ удостовѣриться, что козаки и ускоки — le revers de la médaille патріархальнаго общества, стоитъ прочесть описаніе запорожскихъ козаковъ въ «Чтеніяхъ Общества Исторіи и Древностей россійскихъ»; стоитъ только обратить вниманіе на то, что юридически-устроенныя общества, именно потому, что они основаны на началѣ личности, не высылаютъ изъ себя ватагъ ускоковъ и козаковъ; живой, дѣятельной, предпріимчивой части населенія и въ нихъ довольно мѣста и дѣла. Германскія дружины основали государства и дали имъ первую форму, которая потомъ развивалась и выработывалась; всѣ государства или державы, основанныя славянскими дружинами, разрушились, болѣе отъ недостатка внутренняго цемента, чѣмъ отъ внѣшнихъ условій. Это многозначительный фактъ, приводящій насъ къ основному различію германскихъ и славянскихъ дружинъ: первыя заключали въ себѣ юридическіе элементы, вторыя нѣтъ; первыя были основаны на началѣ личности, вторыя — проникнуты патріархальностью, рѣшительно неудобной для развитія лица и слѣдовательно правильнаго общежитія. Вотъ въ какомъ смыслѣ я считаю дружину варяжскую явленіемъ совершенно новымъ на нашей почвѣ, такимъ, котораго нельзя объяснить изъ туземныхъ элементовъ; далѣе въ этомъ же смыслѣ я сказалъ, что слово дружина пе вполнѣ передаетъ намъ значеніе этого германскаго учрежденія: оно было юридическое, а не патріархальное, которое превосходно передается словомъ дружина. Не перетолковывая данныхъ, едва ли можно съ этимъ спорить. Фактъ факту рознь: самые повидимому сходные весьма часто отстоятъ другъ отъ друга какъ небо и земля по своему внутреннему значенію. Такъ и съ дружинами германскими и славан

сками.