«Такого рода терминологія (взятая изъ родственныхъ отношеній), «болѣе или менѣе встрѣчающаяся у всѣхъ племенъ, ничего не доказываетъ, или лучше она доказываетъ со всѣмъ не то, что полагаетъ «авторъ. Она выражаетъ ту мысль, что кромѣ выполненія вынужда«емыхъ законовъ обязанностей, человѣкъ хотѣлъ бы найти въ дру«гомъ сочувствіе, совѣтъ, любовь; а для выраженія этихъ тре«бованій всего ближе заимствовать терминологію изъ семейнаго быта» (стр. 138). Ближе, но не вообще, а судя по семейному быту; это во-первыхъ. Потомъ, покуда типомъ близости служать родственныя отношенія, я все еще вправѣ думать, что или патріархальные элементы еще не совсѣмъ пережиты народомъ, или что онъ въ нихъ порядкомъ не вглядѣлся, не вполнѣ ихъ созналъ; вѣдь и это часто бываетъ. Мало Ли о чемъ понятія измѣнились, а терминологія остается, по привычкѣ, прежняя. Говоря о родственныхъ отношеніяхъ, г. М.... 3.... К.... всегда думаетъ о родственной любви и совсѣмъ выпускаетъ изъ виду родственныя ненависти, которыя сильнѣй, продолжительнѣй всякой другой. Отъ этой идеализацій всего существующаго и не практичность, не дѣйствительность взгляда критика. Удовлетворившись такими придирками, думая, что она ужь совершенно опровергли основанія взгляда, критикъ отвергаетъ мої выводъ, что наша древняя внутренняя исторія была постепеннымъ развитіемъ исключительно кровнаго, родственнаго быта, и противопоставляет ему свой собственный выводъ. Въ первыхъ строкахъ нашей лѣтописи мы читаемъ признаніе «несостоятельности родоваго начала и потребности третейской вла«сти, сознательно и свободно призванной; съ этого времени семейное «и родственное пачало безпрерывно видоизмѣнялось безъ рѣшитель«наго, посторонняго вліянія; слѣдовательно въ древнемъ нашемъ бы«ту были искони другія начала, которыя развивались вмѣстѣ съ «нимъ, и слѣдовательно этотъ бытъ не былъ исключительно семей«ственнымъ, родственнымъ» (стр. 138 и 139). Я сказалъ, что смыслъ нашей внутренней исторіи до Петра — высвобожденіе, нарожденіе личности и, на оборотъ, разложеніе, распаденіе патріархальныхъ элементовъ. Что это значитъ ? То, что человѣкъ является въ Россіи первоначально погруженнымъ въ исключительно патріархальный быть, подъ его исключительнымъ опредѣленіемъ, а потомъ тотъ же человѣкъ, мало-по-малу пробуждается къ внутренней, самостоятельной дѣятельности, какъ лицо. Если и сперва и потомъ дѣйствовалъ и жилъ человѣкъ, ясно, что всѣ начала, которыя когда-либо опредѣляли или еще будутъ опредѣлять его быть, заключались въ немъ въ зародышѣ. Но разве я когда-нибудь отвергалъ это? Разве я доказывалъ, что у насъ сначала былъ исключительно родственный бытъ помимо человѣка? А изъ словъ г. М... 3... К... это выходить; я говорю объ элементахъ, формахъ, опредѣлявшихъ человѣка, и показываю, какъ онѣ постепенно пзмѣнялись, конечно не сами по себѣ, а чрезъ его посредство и для него, а г-ну М... 3... К... непремѣнно хочется, чтобъ я человѣка отбросилъ, да в объяснилъ ему, какъ исключительно родственный быть перешелъ въ неродственный, гражданскій и государственный. Если бы онъ этого не хотѣлъ, онъ не увидѣлъ бы искони въ нашемъ древнемъ быту какихъ-то другихъ началъ только потому, что «на первыхъ строкахъ нашей лѣтописи мы читаемъ признаніе несостоятельности родоваго начала и потребности третейской власти, сознательно и свободно призванной», и «что съ этаго времени семейное и родственное начало безпрерывно изменялось безъ рѣшительнаго постороннаго вліянія». Эти начала, на которыя намекаетъ г. М.... 3.... К.... общія свойства человѣческой природы, которыя одинаковы у всѣхъ народовъ, во всѣ времена; но только формы, въ которыхъ они выражаются, всегда вполнѣ соотвѣтствуютъ той эпохѣ, когда обнаруживаются, и потому вполнѣ ею объясняются. Призваніе, о которомъ говорить авторъ, служитъ блистательнымъ доказательствомъ этой встины; мысль, которая его вызвала желаніе благоустройства и порядка, — общая всѣмъ народамъ въ мірѣ; форма, въ которой она выразилась, до того патріархальна, что не имѣй мы никакихъ другихъ свидѣтельствъ и данныхъ, мы по одному этому событію могли бы догадаться, что тогда господствовалъ у насъ патріархальный быть. Изъ тѣхъ тысячи варьяцій, которыя разыгрывались на эту тэму призванія, г. М... 3.... К.... могъ бы кажется заключить, какъ чуждъ для насъ тотъ порядокъ мыслей, который побудилъ нашихъ предковъ въ IX вѣкѣ послать за море искать «третейскую власть». Вотъ и все о моей основной точкѣ зрѣнія. То, что слѣдуетъ далѣе о христіянствѣ, мнѣ кажется страннымъ. Сверхъ того взглядъ г. М.... 3.... К.... на религію вообще не современенъ, и потому я считаю безполезнымъ и не возможнымъ спорить съ нимъ объ этомъ. Затѣмъ, выписавъ изъ моей статьи очеркъ развитія начала личности въ западной Европѣ, авторъ дѣлаетъ на него Свои зам.чанія: «Когда мы прочли его въ первый разъ, мы все ожидали дополневій, оговорокъ, до такой степени онъ показался намъ одностороннимъ; но ничего подобнаго не нашлось въ статьѣ; напротивъ, та же мысль опредѣлялась все рѣзче и рѣзче. Скажите однако, неужели въ самомъ дѣлѣ Германцы исчерпали все содержаніе Христіанства? Неужели они были единственными дѣятелями въ исторіи Запада? Неужели всѣ явленія ея представляютъ только моменты развитія одного начала личности? Вѣдь это противно самымъ простымъ, элементарнымъ понятіямъ, почерпаемымъ изъ всей исторической литературы Французской и нѣмецкой? И этотъ взглядъ, уничтожающій не менѣе половины западнаго міра, брошенъ вскользъ, какъ будто даже не подлежащій спору. Для кого же все это писано?» Сколько намъ извѣстно, Гизо первый понялъ развитіе всего западнаго міра, какъ стройное цѣлое. Онъ видѣлъ въ немъ встрѣчу, борьбу и какое-то отрицательное примиреніе въ равновѣсіи трехъ началъ : личности, выражаемой германскимъ племенемъ, отвлеченнаго авторитета, перешедшаго по наслѣдству отъ древняго Рима и Христіанства. Послѣднее начало, само по себѣ цѣльное, въ западной Европѣ распалось на два историческія явленія, подъ тѣми же категоріями авторитета и личности. Римскій міръ понялъ Христіанство подъ Формою католицизма, германскій міръ — подъ формою протестантизма. Можетъ быть, Гизо потому только не провелъ дуализма чрезъ западное Христіанство, что восточная половина Европы была ему малоизвѣстна. Германское начало, идея личности, создала цѣлый рядъ однородныхъ явленій. Въ сферѣ государства: различные виды искусственной ассоціаціи, коей теорія изложена въ Contrat social Руссо; въ сферѣ религіи протестантизмъ; въ сферѣ искусства — романтизмъ. Въ тѣхъ же сферахъ развились изъ римскаго начала совершенно противоположныя явленія: идея отвлеченной верховной власти, формулированная Макьявелемъ; католицизмъ и классицизмъ. Мы не навязываемъ этого взгляда г. Кавелину, но какъ же увѣрять насъ, что римское начало не участвовало наравнѣ съ германскимъ въ образованіи западной Европы, и что въ одномъ послѣднемъ заключается зародышь будущаго?» (стр. 143 и 144). У г. М... 3... К... постоянное правило -- что приписывать мнѣ, чего я не говорилъ, требовать чего я не обязался дѣлать. Я нигдѣ не сказалъ, что германцы исчерпали все содержаніе христіянства, они были единственными дѣятелями въ исторів Запада, что римское начало не участвовало наравнѣ съ германскимъ въ образованіи западной Европы: поэтому не считаю и нужнымъ отвѣчать на эти вопросы. Я представилъ бѣглый обзоръ, какъ начало личности, принесенное на европейскую почву германскими племенами, развивалось, смягчалось подъ вліяніемъ христіянства и греко-римскаго міра, и наконецъ теперь, болѣе и болѣе утрачивая свою историческую исключительность, переходитъ въ болѣе широкій, многосторонній типъ че ловека. Въ современномъ требованіи гуманности, проводимомъ всюду в котораго послѣднимъ словомъ является благосостояніе и правственное развитіе каждаго человѣка въ особенности и всѣхъ вмѣстѣ, я вижу результатъ развитія германскаго элемента подъ указанными вліяніями христіянства и греко-римскаго міра. Г. М... 3... К... принялъ эту очень простую и теперь довольно общую мысль за очеркъ западной исторіи, и на этомъ основаніи укоряетъ меня въ односторонности взгляда, въ уничтоженій половины западнаго міра, наковецъ спрашиваетъ: «для кого же все это писано?» Странно! Если г. м... 3... К... идетъ отъ готовой мысли, что авторитеты, принципы и т. д. прежніе, теперешніе и будущіе не выражали сознація человѣка объ истинѣ и не средство для его развитія, то конечно Я писалъ не для него; а онъ идетъ отъ этой мысли; у него и христіянство, античный міръ, и начало личности вытянуты въ одну линію, тогда какъ послѣднее — живая почва, основаніе, а первыя два на него дѣйствующіе, его воспитывающіе. B элементы, Изложивъ послѣ того свои мнѣнія о личности, ея безсиліи перейти въ человѣка, какъ-будто бы это были противоположности, а не разныя опредѣленія одного и того же человѣка, изложив, необходимость для личности сознавать свой родовой законъ и свою неправоту передъ нимъ, откуда доктрина «приниженія» личности, г. М... 3... К... говоритъ: « И такъ должно различать личность съ характеромъ исключительности, ставящую себя мѣриломъ всего, изъ себя самой создающую свои опредѣленія, и личность какъ органъ сознанія; эти два вида авторъ безпрестанно смѣшиваетъ; въ одномъ только мѣстѣ онъ различаетъ ихъ.... (стр. 148). «Авторъ различилъ историческое проявленіе личности враждующей отъ ея абсолютнаго значенія какъ сознающей себя, но тою же фразою, онъ связалъ оба вида неразрывно, признавъ первый необходимымъ условіемъ, какъ бы приготовленіемъ ко второту. Примиреніе личностей есть послѣдняя цѣль; путь къ пей вражда; личность непремѣнно должна сознавать себя сознаніе пріобрѣтается отрицаніемъ, не логическимъ разумѣется, а полнымъ практическимъ отреченіемъ отъ всѣхъ опредѣляющихъ ее отношеній», (стр. 149.) Изъ моего взгляда критикъ выводить за меня, что «русскій долженъ былъ сперва сдѣлать изъ себя германца, чтобъ потомъ научиться отъ него быть человѣкомъ», какъ будто стать самостоятельнымъ значитъ стать нѣмцемъ. Съ этимъ я рѣшительно несогласенъ, ибо оно слишкомъ лестно для нихъ и слишкомъ обидно для насъ. Г-нъ М... 3... К... продолжаетъ: «И вотъ наконецъ мы дошли до исходной точки разбираемой нами статьи. Ключь къ образу мыслей автора у насъ въ рукахъ; мы понимаемъ откуда произошла неполнота опредѣленія историческаго вліянія Христіанства, невѣроятная односторонность взгляда на развитіе западной Европы, пристрастное сужденіе о древнемъ бытѣ германцевъ и славянъ, восхваленіе Іоанна Грознаго и клевета на его современниковъ. Все это вытекаетъ какъ нельзя естественнѣе изъ одной мысли о способѣ пріобрѣтенія сознанія, а эта мысль, есть конечно одинъ изъ обильнѣйшихъ источниковъ современныхъ заблужденій. Авторъ, къ сожалѣнію, не счелъ за нужное доказывать ее; онъ даже не высказалъ ея строго и положительно, хотя и не скрылъ, какъ дѣло извѣстное и всѣми признанное. Что не доказано, того разумѣется и опровергать нельзя, и потому намъ остается въ этомъ случаѣ предложить автору вопросъ: что бы такое могло дать намъ право заключать, что тамъ, гдѣ господствуеть быть семейный, нѣтъ личности въ смыслѣ сознанія, или что тотъ, кто живетъ подъ опредѣленіемъ семейнаго родства, не сознаетъ въ себѣ возможности отрѣшиться отъ него, или что человѣкъ, который никогда не билъ другаго, и не бьетъ его, не сознаетъ своей силы, наконецъ, что онъ живетъ? Всѣ эти вопросы въ сущности тождественны, и если они имѣютъ видъ шутки неумѣстной въ нашей рецензіи, то въ томъ виноваты не мы; неужели признать болѣе умѣстнымъ въ современной наукѣ мнѣніе о безсознательности родственнаго устройства, какъ необходимой принадлежности, и вытекающее отсюда послѣдствіе, что въ началѣ XVIII вѣка мы только что начинали жить умственно и нравственно?» (стр. 150 и 151). или Абсолюты это камень, на которомъ г. м... 3... К... часто спотыкается и каждый разъ падаетъ. Еслибъ человѣкъ когда-нибудь Могъ открыть искомое Х, абсолютную норму личности, и ей добровольно и сознательно подчинился, какъ мечтаетъ авторъ критика, тогда, безспорно, онъ бы сдѣлался пассивнымъ органомъ одного сознанія, и тогда ему не для чего было бы добиваться сознанія путемъ отрицанія, и теоретическаго и практическаго. Къ несчастію это не такъ. Человѣкъ безпрестанно ищетъ и безпрестанно находитъ: удовлетвореніе смѣняется неудовлетвореніемъ и такъ далѣе до безконечности; абсолютное нигдѣ не оказывается, а между тѣмъ человѣкъ становится развитѣй, многостороннѣй. Что заставляетъ его итти этимъ путемъ, что возбуждаетъ въ немъ недовольство тѣмъ, чѣмъ онъ обладаетъ? Требованія, въ немъ самомъ лежащія и которыя безпрестанно измѣняются. Такимъ образомъ человѣкъ создаетъ свои опредѣленія изъ себя: не будь въ немъ этихъ требованій, онъ вѣчно оставался бы однимъ и тѣмъ же, какъ окружающая его природа, строго и безусловно повипующаяся внѣшнему закону. А какъ создаваніе новаго быта исторически, вездѣ и всегда, возбуждаетъ противодѣйствіе, желаніе удержать старое, то между тѣмъ и другимъ проис |