г. Боде», выпишемъ еще одно мѣсто, предоставляя о немъ судить самимъ читателямъ: Рекрутская повинность составляетъ весьма важный предметъ, «которымъ управитель долженъ заниматься. Такъ какъ это есть вещь «(что есть вещь?) необходимая для обезпеченія безопасности отече«ства, то должно бы благовременно приготовить къ званію солдата тѣхъ, которые, по всему вѣроятію, пойдутъ въ отдачу. Ихъ надоб«но заранѣе къ этому приготовить, внушить имъ патріотизмъ и че«столюбіе, представляя имъ достоинство человѣка, защищающаго «свое отечество противъ внѣшнихъ враговъ; выучить ихъ грамотѣ, «давая имъ притомъ уразумѣть, что это можетъ имъ открыть дороагу кз чинамъ (?). Ежели въ вотчинѣ есть отставные унтеръ-офице«ры хорошаго поведенія, то можно дѣйствовать на молодежь черезъ «нихъ. Полезно завести между ними солдатскую игру, чтобы ихъ «приготовить къ военной выправкѣ, напримѣръ, такой отставной ун«теръ-офицеръ могъ бы, по воскресеньямъ и праздничнымъ днямъ, «собрать вокругъ себя деревенскую молодежь и учить ихъ Фронтовой «службѣ» (стр. 103). Не знаемъ, что скажутъ практическіе и дѣльные хозяева на эти нѣсколько спартанскія мысли г. барона А. Боде; не знаемъ даже, что скажутъ (если только узнаютъ) сами крестьяне, бытъ которыхъ г. барону А. Боде, какъ онъ увѣряетъ, хорошо знакомъ. Въ заключеніе намъ остается сказать, что кажется представленное нами содержаніе книжки и приведенныя изъ нея выписки доволь по ясно показываютъ ея достоинство и недостатки: есть въ ней нѣ сколько мыслей вѣрныхъ, еще болѣе есть мыслей смѣшныхъ и вздорныхъ, много общихъ мѣстъ и разглагольствій. По мнѣнію барона А. Боде, стоитъ только подарить экземпляръ его книжки хоть посредственному управителю, и онъ непремѣнно превратится въ хорошаго. Не знаемъ, такъ ли; но то вѣрно, что человѣкъ, который, не будучи твердъ ни въ дѣлѣ управленія, ни въ русскомъ языкѣ, станетъ ее читать серьёзно, можетъ окончательно сбиться въ понятіяхъ и о томъ и о другомъ; человѣкъ же, который прочтетъ книжку, не принимая ее близко къ сердцу, найдетъ въ ней драгоцѣнный случай отъ души повеселиться. что • животныя ХАРАКТЕРИСТИКА ВЕРБЛЮДА. Никогда и нигдѣ жизнь животнаго не была такъ тѣсно связана съ низшей, патріархальной ступенью человѣческой жизни, какъ жизнь верблюда съ жизнью бедуина; никогда и нигдѣ жизнь человѣка не находилась въ такой мѣстно-необходимой зависимости отъ животнаго, какъ жизнь обитателя степи отъ верблюда Гердеръ правъ, сказавши, старшіе братья людямъ». Если верблюдица родитъ верблюженка, житель степи радостно привѣтствуетъ его крикомъ: «у насъ опять родился ребенокъ!» Если это случится во время странствованія по степи, онъ возьметъ его на руки, а потомъ положитъ на спину матери; послѣ перваго отдыха онъ уже ставить его подл нея, такъ что тотъ съ первыхъ дней привыкаетъ къ кочевой жизни, которая въ тоже время и домашняя жизнь бедуина. Арабъ и верблюдъ ровно легко привыкаютъ къ ней, верблюдъ пріучаетъ араба, арабъ верблюда. Такія отношенія для араба и верблюда въ теченіи тысячелѣтій были необходимы, какъ воздухъ; обоимъ имъ хорошо только въ этой средѣ. Верблюдъ плодится только въ зависимости отъ человѣка; онъ уже совершенно потерялъ первоначальную дикость. Кочующій арабъ никогда не могъ разстаться съ своими стадами, осѣсться и воздѣлывать землю; онъ предоставляетъ это феллаху, котораго презираетъ въ глубинѣ сердца. Арабы даютъ верблюду множество названій. Между прочимъ, они очень характеристически называютъ его кораблемы степи или земли. Магометь говоритъ въ коранѣ, что арабъ ѣдетъ на верблюдѣ также спокойно и быстро, какъ корабль плыветъ по водѣ. Верблюдъ какъ вѣтеръ несетъ араба по степи съ его семействомъ и собственностью. Оттого арабъ свободенъ, какъ морякъ на широкомъ океанѣ. Онъ даже свободнѣй; ему не надо вступать отъ времени до времени въ цивилизованную гавань. И европеецъ могъ бы назвать верблюда кораблемы степи или земли; жаркія полосы земли, раздѣленныя песками и степями, безъ верблюда должны показаться ему одинокими островами, берегами, которыхъ разлучаютъ океаны. На одногорбомъ верблюдѣ (дромедорѣ, бѣгунѣ) ракебе (ѣздовъ на верблюдѣ, въ противоположность фаресу — ѣздоку на лошади) не только избѣгаетъ преслѣдованій, но и находить убѣжище на цѣлыя столѣтія, убѣжище, которое часто недоступнѣе горныхъ вершинъ Кавказа и Гималая. Онъ достигаетъ одного изъ тѣхъ немногихъ мѣстъ, которыя уцѣлѣли для первобытной, естественной жизни отъ всякаго вліянія людей и времени; онъ отдается подъ защиту природѣ и наслаждается самой дикой свободой, отвергая успѣхи цивилизаціи, которую едва удостоиваетъ презрѣнія. Безъ верблюда арабъ не спасся бы отъ цивилизаціи. Верблюдъ въ животномъ царствѣ тоже для араба, что въ растительномъ царствѣ финиковое дерево. Онъ смотритъ на верблюда и Финиковое дерево, какъ на блага, дарованныя ему аллахомъ На земли, лишенныя этихъ вѣнцовъ между животными и растеніями, арабы смотрять съ презрѣніемъ и не вѣрятъ, чтобы могли быть благородныя человѣческія поколѣнія. И то и другое для нихъ необходимость. Голодному арабу нужны только горсть финиковъ и верблюжье молоко; во всѣхъ своихъ видахъ они вполнѣ удовлетворяютъ его. Свободный, какъ бедуинъ, верблюдъ, только вмѣстѣ съ нимъ взятый, составляетъ одно цѣлое. Онъ находитъ себѣ пищу почти вездѣ, на пространствѣ повидимому совершенно голомъ, въ самой жосткой древесной корѣ, въ соленыхъ растеніяхъ, въ чертополохѣ, въ тамариндѣ, въ самыхъ колючихъ акаціяхъ, которыхъ не касается ни одно животное, въ крѣпкихъ какъ камень, финиковыхъ зернахъ, которыя онъ разгрызаетъ зубами, какъ допотопное животное. Ему не дають корму; ему даютъ только нѣсколько свободныхъ часовъ, и онъ самъ отыскиваетъ пищу, презираемую другими животными. Изъ всѣхъ водяныхъ животныхъ онъ наиболѣе связанъ съ землею, оттого онъ не пьетъ часто нѣсколько дней; у него такъ устроенъ желудокъ, что сохраняетъ и вновь производитъ свѣжую воду. По прошествіи пятидневной жажды, верблюдъ поднимаетъ кривую шею, храпитъ широкоотверзстыми ноздрями, вбираетъ въ себя влагу съ той стороны, гдѣ, хотя и далеко еще, есть источникъ, неизвѣстный его вожатому. Считая себя за прямыхъ потомковъ Адама, Ноя, Авраама, Изманла и пр., арабы думаютъ, что верблюдъ и Финиковое дерево дарованы имъ Аллахомъ изъ рая, что они сдѣланы изъ одного вещества съ Адамомъ. Коранъ обѣщаетъ имъ верблюда и финиковое дерево и въ раю. Еще до Магомета, арабъ морилъ верблюда съ голоду на могилѣ умершаго родственника, котораго хотѣлъ обезпечить верблюдомъ, на случай воскресенія. За смерть верблюда онъ мстилъ убійцѣ смертью. Даже словесное оскорбленіе верблюда вызываетъ кровопролитіе. Гамедъ, проводникъ путешественника Велльстеда, въ Оманѣ, закричал встрѣтившемуся бедуину: «Аллахъ да сломить ногу твоего верблюда!. и дѣло кончилось кровавой развязкой. Арабъ смотритъ на верблюда какъ на члена своего семейства. Для араба верблюдъ соратникъ и спаситель въ битвѣ; онъ одѣваетъ, кормитъ его, ежедневно утоляет его жажду питательнымъ молокомъ и чутьемъ открываетъ ему далекій, невѣдомый источникъ. Верблюдъ для него — - тѣнь отъ палящаго солнца и товарищъ въ уединеніи. Такое животное не могло сдѣлаться его рабомъ; оно сдѣлалось его другомъ, братомъ, вторымъ отцомъ его семейства, которое дѣлаетъ его участникомъ домашнихъ молитвъ, праздниковъ и пр. Арабъ дѣлитъ съ нимъ все: пищу, питье, усталость, отдыхъ, радость, печаль, жизнь, смерть. По его привычкамъ арабъ располагаетъ свой образъ жизни. Онъ Ездить на немъ только ночью, потому-что ночью верблюдъ не ищетъ пищи и не ѣстъ. Если утомленный верблюдъ упадетъ на колѣни, арабъ ободряетъ его ласковыми словами. Какъ бы скоро онъ ни бѣ жалъ, довольно одного слова, чтобы остановить его. Верблюдъ принимаетъ участіе и въ духовной жизни араба. На него имѣютъ вліяніе слова и музыка. Преданіе говоритъ, что когда Магометъ съ верблюда передавалъ народу послѣднія заповѣди о бракѣ, собственности и пищѣ, переднія ноги животнаго подкосились « отъ тяжести сообщеннаго откровенія». По мѣрѣ ускоренія звуковъ, онъ ускоряетъ шаги. Простѣйшій, можетъ быть и древнѣйшій инстру ментъ свирѣль, наиболѣе производить дѣйствія на верблюда, по замѣчанію оріенталиста Узелеа. Въ скучномъ, долгомъ путешествіи по степи, арабъ разсказываетъ верблюду свои приключенія и радуется, глядя на своего слушателя, все болѣе и болѣе ускоряющаго шаги. Всадникъ награждаетъ его усилія разсказомъ о славныхъ его предкахъ, о путяхъ, ими пройденныхъ, о дружбѣ ихъ съ своими предками, называетъ его любимымъ верблюдомъ, пускаетъ табачный дымъ въ его ноздри, обѣщаетъ ему близкое супружество, называетъ другомъ, братомъ, поетъ пѣсни любВИ и войны; животное внимательно слушаетъ, сжимаетъ челюсть, скрежещеть зубами и обращаетъ голову къ разскащику и пѣвцу. Тутъ оно, кажется, забываетъ усталость и къ удовольствію вожатаго проходитъ невѣроятно большія пространства. Когда верблюдъ упрямится, огненный арабъ, какъ человѣка, осыпаетъ его упреками, называетъ его ибнь ель кельба (собачій сынъ), луди (жидъ), нассерани (назареянинъ), кіафарь (невѣрный), говоритъ, что онъ забылъ, что его благодѣтель купилъ и повѣсилъ ему на шею амулетты, въ защиту отъ чернаго глаза. Но благородный арабъ никогда не нисходить до того, чтобы бить своего верблюда. Онъ дѣйствуетъ на него только словами, едва касаясь его шеи ногой или хлыстомъ, которымъ указываетъ ему путь. Его не надо тянуть за кольцо, продѣтое въ носу; предоставленный самому себѣ, онъ и съ тяжелой ношей мчится, какъ вѣтеръ; ничто не останавливаетъ его. Ракебу ничего не остается дѣлать, тогда какъ фаресь долженъ управлять лошадью, пугающейся и вѣтра и шелеста. Осанка верблюда, его мѣрный, спокойный, торжественный бѣгъ, его большіе, кроткіе, живые глаза, оттѣняемые длинными рѣсницами, придаютъ ему что-то возвышенное, сіяющее добротою. Не одинъ арабъ, и персіянинъ съ давнихъ временъ призналъ его даромъ ормузда, творца всего существующаго; онъ думаетъ, что ормуздъ ниспослалъ его на землю арійцевъ, какъ верховнаго главу всѣхъ чистыхь животныхъ. климатахъ и полосахъ земли: она Верблюдъ и арабская лошадь — двѣ противоположности; верблюдь съ одной стороны поддерживаетъ патріархализмъ, укрываетъ человѣка отъ цивилизаціи, съ другой — сближаетъ народы, но только въ извѣстныхъ странахъ; арабская лошадь даровитѣй: она полезна во всѣхъ космополить между животными. Теперь понятно, почему арабъ видитъ въ своемъ другѣ знакъ вѣчной благости и милосердія Аллаха, произведеніе его мудрой политики въ отношеніи къ людямъ и сокровище необходимое, всякому бедуину и измаелиту. Оттого прощеніе грѣховъ и очищеніе отъ кровавой мести арабъ покупаетъ дорогою цѣною принесеніемъ въ жертву драгоцѣннѣйшей собственности своей верблюда. Такъ велять заповѣди корана. Преданіе говоритъ, что Абдъ-Аллахъ, дѣдъ Магомета, далъ въ Меккѣ торжественный обѣтъ принести своего сына въ жертву, но жрица велѣла ему заколоть сто верблюдовъ вмѣсто сына. Самъ Магометъ, на шестдесять третьемъ году своей жизни, избилъ шестдесять три верблюда. Онъ назначилъ искупленіемъ отъ грѣха кровавой мести сто верблюдовъ для мужчины и пятдесятъ для женщины. 10 Не только въ религіозныхъ, но и въ Философскихъ понятіяхъ арабовъ верблюдъ играетъ большую роль. Изо ста славныхъ, золотых изреченій Алія, шестдесять третье говоритъ слѣдующее: • Мудросте есть верблюдь, потерянный правовѣрнымъ. Это значитъ, что правовѣрный съ такою же жаждой ищетъ мудрости, съ какой ищетъ потеряннаго верблюда. Новое доказательство его высокаго значенія у арабовъ! Верблюдъ вошелъ и въ кругъ политическихъ ихъ идей. Когда калифу Омару, при вступленіи его на престолъ, предстояло обуздать мятежный арабскій народъ, онъ сравнилъ его съ упрямымъ верблюдомъ, который долженъ повиноваться вожатому, потому-что кольцо, продѣтое у него въ носу, причиняетъ ему боль. «Ужь я направлю его на настоящую дорогу!» сказалъ онъ своимъ приближеннымъ. Всякой арабъ знаетѣ, что обязанъ верблюду открытіемъ колодца цемцемв, колодца неисчерпаемой милости, колодца, котораго вода омываетъ его отъ многихъ грѣховъ, онъ очень хорошо знаетъ, что обязанъ верблюду существованіемъ того, что для него выше всего на землѣ — существованіемъ Мекки. Объ основаніи Мекки есть слѣдующее преданіе: у двухъ сыновей Амалека въ Геджасѣ пропалъ верблюдъ; они стали искать его и нашли у колодца цемцем, имъ доселѣ неизвѣстнаго. Они перенесли сюда лагерь. Цемцемъ, говоритъ преданіе, созданъ Аллахомъ для Измаила. Здѣсь и построена Мекка. Подобные случаи и нынѣ повторяются на глазахъ араба; оттого онъ часто довѣряетъ инстинкту верблюда болѣе, нежели своему разсудку. Ночью онъ даетъ ему совершенную свободу и не управляетъ имъ; верблюдъ идетъ прямо къ источнику, который онъ чуетъ издалека: громкимъ крикомъ извѣщаетъ онъ объ этомъ вожатаго и ускоряетъ шаги. Это случилось |