Свяжите, похожи ли сколько-нибудь эти дикіе, грубые, лишенные смысла образы, на греческіе миѳы, столь полные глубокаго значенія, столь изящные по своимъ формамъ? какое можетъ быть сравненіе между эстетически-прекрасными богами древней Греціи, ея человѣ чески интересными для насъ героями и этими уродливыми, чудовищными образами боговъ и богатырей-колдуновъ финскихъ, съ ихъ «первоначальными словами»? Кажется, объ этомъ и рѣчи не можетъ быть. Г. Тенгстремъ, въ своихъ натянутыхъ сравненіяхъ Калевалы съ поэмами Гомера, чуть-было не напалъ на истину, коснувшись разницы ихъ во всемірно-историческомъ значеній; но поспѣшалъ обойти этотъ главный и существенный вопросъ, угрожавшій рѣшательнымъ опроверженіемъ всѣхъ его преувеличенныхъ похвалъ ФИНской поэмѣ. Нѣтъ, не съ Иліадою и Одиссеею сравнивать ее, а разва съ поэмами въ родѣ Слова о полку Игоревомъ, да и тутъ еще не рѣшенный вопросъ, на чьей сторонѣ окажется преимущество.... Проблески поэзіи повторяемъ въ Калевалѣ есть; но въ какомъ же народномъ произведеніи нѣтъ ихъ? Поэзія — общее достояніе человѣчества, на всѣхъ ступеняхъ его, во всѣхъ его положеніяхъ, отъ самаго дикаго до самаго образованнаго. Но народная, естественная, или непосредственная поэзія только у себя дома оказываетъ особенно сильное вліяніе на души людей; это туземное растеніе, которое вя нетъ на чуждой ему почвѣ. Даже и у себя дома много теряетъ она своей силы надъ людьми, какъ скоро у народа возникаетъ художественная поэзія. Во всякомъ случаѣ, интересъ народной поэзіи тересъ мѣстный, домашній. Каждому дорого свое, родное. Общій интересь народныя произведенія могутъ пріобрѣтать только тогда, когда наука замѣтитъ въ нихъ указанія и факты для объясненія до историческихъ временъ жизни народа. А собственно за поэзіей тугъ слишкомъ гоняться нечего: ея такъ много, что дѣвать некуда! Народная поэзіятолько для охотниковъ. Охота пуще неволи, говоритъ русская пословица. Охотникъ правъ въ своей страсти, особенно, если не воображаетъ всѣхъ подобными себѣ охотниками и не навязываетъ ихъ удивленію предмета своей страсти.... Но чѣмъ тѣснѣе, исключительнѣе кругъ занятій человѣка, тѣмъ больше важности придаетъ ему человѣкъ. За отсутствіемъ другихъ сильныхъ національныхъ интересовъ, финны съ особенною страстью обратились къ собиранію и изученію памятниковъ ихъ народной поэзіи. Въ этомъ отношенія, у нихъ много общаго съ тѣми славянскими племенами, которыхъ вся жизнь въ воспоминанін, прошедшемъ, а не въ настоящемъ и будущемъ. Тѣ и другіе какъ будто открыли содержаніе и цѣль жизни своей въ отыскиванів словесвыхъ и другихъ памятниковъ своего прошедшаго. Поэма, пѣсня, по въ все для нихъ равно словица, стикъ, полстиха, надпись на камиѣ, сеи, въ какой-то безобразный рынокъ ?... Какъ! безкорыстное служеніе наука или литературѣ существуетъ теперь только въ Финландів ?... Помилуйте, господа энтузіасты! прочтите жизнь такихъ людей, какъ Гумбольдъ или Араго — и посмотрите, такія ли еще жертвы прине сли они наукѣ! Вспомните, что до сихъ поръ не прерывается въ Еврона рядъ этихъ смѣлыхъ мучениковъ вауки, которые отваживаются на путешествія въ страны отдаленныя и опасныя, напр., въ глу бину Африки, гдѣ большею частію погибаютъ они отъ воспалительныхъ и заразительныхъ болѣзней или отъ ножа ликарей. Корысть, расчетъ и торговля дѣйствительно проникли теперь во всѣ литературы; но вы близоруки, если за ними не разсмотрѣли тѣхъ благородныхъ и прекрасныхъ явленій, которыя хотя и въ меньшинствѣ, есть и всегда будутъ вездѣ, къ чести человѣческой натуры. Что въ Финской литературѣ нѣтъ торгашества, это очень естественно: занатіе финскою литературою не представляетъ никакихъ матеріяльныхъ выгодъ, а потому за него и берутся не спекулянты, а только люди, дѣйствительно любящіе литературу. Записки о ЕКАТЕРИНѣ ВЕЛИКОЙ, состоявшаго при ея особѣ статс-секретаря и кавалера Адріана Моиссеевича Грибовскаго. Св присоединеніемъ отрывковъ изъ его жизни. Москва. 1847. Г. Грибовскій — страстный почитатель генія и личности Екатерины ІІ. По его глубокому убѣжденію, «она была, безь сомнѣнія, выше Петра I в никогда бы не сдѣлала его капитуляція при Прутѣ». (стр. 11). Это похоже на пристрастіе, но оно нисколько не вредитъ высокому интересу книжки, напротивъ усиливаетъ его. Подобное пристрастіе не получается отъ людей даромъ, незаслуженно, и ничто такъ громко не свидѣтельствуетъ о великомъ значеній Екатерины 11 для Россіи, какъ это, не знающее никакихъ границъ обожаніе ея личности людьми ея времени. Заговорите о матушкѣ-Екатеринѣ съ старикомъ, который еле дышитъ и гочти не говоритъ нячего отъ дряхлости, и онъ вдругъ оживится, откуда возьмутся у него слова и польются быстрою горячею рѣчью. Объясненія этого должно искать не въ одномъ царствованій Екатерины, но еще и до времени, которое ему предшествовало. Уничтоженіе тайной канцелярій сь ея ужаснымъ - слово и дѣло !, прекращеніе пытокъ пря допросахъ, преслѣдованій по колдовству, монополій, снятіе внутреннихъ заставъ и таможенъ, дарованіе правъ дворянству, наказъ, проникнутый просвѣщенными идеями человѣческаго доСТОИНСтва и права, учрежденіе воспитательныхъ домовъ, просвѣщеніе, литература, явленіе множества замѣчательныхъ людей, блеск, побѣдъ и завоеваній, все это (и только ли это!) - дало Россіи совершенно новую жизнь и явило Екатерину въ глазахъ ея подданныхъ какимъ-то всемогущимъ и благодѣтельнымъ божествомъ. Отличать въ сужденіяхъ и отзывахъ о Екатеринѣ II ея современниковъ преувеличеніе истины отъ самой истины есть дѣло 16 критики и читателей нашего времени, да оно же и не трудно; стало быть это преувеличеніе не можетъ никакъ вводить въ заблужденіе, а только можетъ служить своего рода историческимъ фактомъ, и притомъ очень важнымъ. r Мы вообще очень бѣдны записками о нашей старинѣ, которая между-тѣмъ со дня на день отодвигается отъ насъ въ сумракъ прошедшаго, вслѣдствіе быстраго развитія Россіи. Вотъ уже царствованіе Екатерины, столь близкое къ намъ, что еще живы многіе современника и свидѣтели его славы, намъ, людямъ настоящаго, представляется словно въ дали вѣковъ. Поэтому, намъ особенно должна быть дорога каждая черта, малѣйшая подробность того времени, переданная очевидными свидѣтелями. Книжка г. Грибовскаго, въ этомъ отношеніи, есть драгоцѣнное пріобрѣтеніе для всѣхъ, кого живо интересуетъ прошедшее. Она состоитъ изъ двухъ частей. Первая посвящена собственно воспоминаніямъ о домашней, внутренней жизни великой государыни, о ея обычаяхъ и привычкахъ. Эти воспоминанія не заключаютъ въ себѣ особенно важныхъ фактовъ, но не лишены интереса. Вторая половина книжки состоитъ изъ замѣчаній автора о нѣкоторыхъ важнѣйшихъ лицахъ екатерининскаго времени, которыхъ онъ зналъ лично и съ которыми находился въ служебныхъ отношеніяхъ, а именно: о графѣ И. И. Салтыковѣ, графѣ И. А. Остерманѣ, графѣ Безбородко, иностранцѣ Алтести, графѣ Марковѣ, генераль-майорѣ и статс-секретарѣ В. С. Поповѣ и статс-секретарѣ Д. П. Трощинскомъ. Эти замѣчанія любопытны и интересны въ высшей степени. Для доказательства мы выпишемъ, что говоритъ авторъ о Безбородко, Алтести и Поповѣ. • Второй присутствующій въ Иностранной Коллегіи былъ дѣйствительный тайный совѣтникъ графъ Безбородко. Онъ былъ изъ мало> россійскихъ старшинскихъ дѣтей, служилъ сначала въ тамошней коллегіи и потомъ въ канцелярій Фельдмаршала графа Румянцева, въ чинѣ подполковника, во время съ Турками войны, въ которой фельдмаршалъ былъ военачальникомъ. Государыня, замѣтивъ въ его довесеніяхъ болѣе складу, чѣмъ въ реляціяхъ Семилѣтней Войны Бестужева и Апраксина, спросила его, нѣтъ ли у него двухъ способныхъ людей, которые могутъ при ней занять мѣста: Фельдмаршалъ представилъ ей достойными сего счастія Завадовскаго и Безбородку. Первый, какъ извѣстно, сначала обратилъ на себя особенное ея вниманіе, но вскорѣ уволенъ былъ отъ Двора, и черезъ нѣсколько уже лѣтъ опять употребленъ былъ въ государственныя должности, однакожь не при лицѣ ея; но Безбородко до самой ея кончины при собственныхъ ея дѣш находился въ большой довѣренности и въ многочисленныхъ занятіяхъ При острой памяти и нѣкоторомъ знаніи латинскаго и русскаго языковъ, не трудно ему было отличиться легкимъ сочиненіемъ уа зовъ тамъ, гдѣ бывшіе при государынѣ вельможи, кромѣ княза По темкина, не знали русскаго правописанія. Матерія для указовъ обылновенно была обработываема въ Сенатѣ или другихъ департамента з основательно и съ присоединеніемъ приличныхъ къ оной законовъ в обстоятельствъ; стоило только сократить сіи записки и нѣсколько поглаже написать; часто надобно было одѣть только сіи записки въ указ ную форму. Конечно, не довольно было одного кіевскаго и бурсац каго ученія для успѣшнаго отправленія государственныхъ бумагъ: потребна была память и острота ума, коими Безбородко щедро был награжденъ, и при помощи которыхъ въ скоромъ времени понялъ онз хорошо весь кругъ государственнаго управленія, такъ что въ продо женіе двадцати лѣтъ, съ 1776 по 1796 годъ, достигъ онъ первѣйших чиновъ и пріобрѣлъ богатѣйшее состояніе и несмѣтныя сокровища въ вещахъ и деньгахъ, не теряя тѣмъ своей репутацій. Всѣ почти внутреннія дѣла, особливо тяжебныя о имѣніяхъ, дохо дившія до разрѣшенія государыни, должны были чрезъ него ей представляемы и чрезъ него окончаніе свое получали; равнымъ образомъ чрезъ него же выходили указы о винныхъ откупахъ и другит важнѣйшихъ казенныхъ подрядахъ и поставкахъ и о наградахъ. Сверхъ того, какъ членъ Иностраннаго Министерства, при каждыхъ съ иво странными дворами заключаемыхъ трактатахъ, получалъ и онъ немалые подарки червонцами и брилліантами; сверхъ того, по званію директора почтъ, распоряжался онъ всѣми суммами сего департамента нѣсколько лѣтъ сряду безотчетно. Предъ кончиною государыни имѣ уже онъ крестьянъ 16,000 душъ, соленыя озера въ Крыму и рыбные ловли въ Каспійскомъ Морѣ. Къ сему императоръ Павелъ прибавиль въ Орловской Губерніи упраздненный городъ Дмитріевъ съ 12,000 крестьянъ. Однимъ словомъ, гетману нашему, около 20 лѣтъ, рѣкою лилось богатство; да оно при склонности его къ лакомымъ столамъ в къ женщинамъ и нужно ему было. Надобны были чрезвычайныя суммы, чтобы удовлетворить сіи прихоти и притомъ собрать горы сере бра и осыпать себя брилліантами. Всѣмъ извѣстны праздники, данные имъ, въ 1793 году, по случаю мирнаго съ Турками торжества и пріѣзда, въ 1796 году, въ Петербургъ шведскаго короля. Во многихъ залахъ видны были горки (*), уставленные старинными золотыми и серебрянными сосудами необыкновенной величины. Самъ онъ въ торжественные праздники пріѣзжалъ ко двору въ великолѣпной позолоченной восьмистекольной каретѣ, имѣя на себѣ андреевскую звѣзду, погонъ для ленты, пуговицы на кафтанѣ, эфесъ на шпагѣ и пряжки башмачныя, всѣ изъ брилліантовъ, не упоминая о драгоцѣнныхъ ве (*; Вышиною въ 6 и шириною въ 3 аршина. |