рыя были доставлены издателю родственниками и наслѣдниками творца «Недоросля». Годомъ раньше, въ 1829, сочиненія Фонвизина были изданы московскимъ книгопродавцемъ г. Ширяевымъ, въ двухъ частяхъ. Вслѣдъ за изданіемъ г. Салаева, вышло въ Москвѣ же «Собраніе оригинальныхъ драматическихъ сочиненій и переводовъ Д. И. Фонъ-Визина», въ трехъ частяхъ (изданіе невѣрное и неполное). Несмотря на всѣ эти изданія, въ 1838 году, московскій книгопродавецъ, г. Глазунов. (Улитинъ) вновь издалъ (по салаевскому изданію) полное собраніе сочиненій Фонвизина, въ одной книгѣ, сжатою печатью, въ два столбца. Въ концѣ прошлого года, г. Смирдинъ выпустилъ въ свѣтъ полное собраніе сочиненій Фонвизина, въ которое, кромѣ всего, заключающагося въ изданіяхъ гг. Салаева и Глазунова, вошла еще комедія (неоконченная Фонвизиға Коріонъ, найденная въ бумагахъ Озерова. И вотъ ровно черезъ годъ г. Смирдинъ опять издаетъ сочиненія Фонвизина. И мы, не боясь попасть въ ложные пророки, скажемъ, что едва ли не каждый годъ придется г. Смирдину издавать сочиненія этого даровитаго и умнаго писателя екатеринин

скаго вѣка....

Это новое изданіе также хорошо, какъ и прошлогоднее. Одно только можемъ мы замѣтить противъ него: это выборъ курсива до того кудряваго, вычурнаго, съ какими-то завитками и завертками, что онъ столько же тяжелъ глазамъ, сколько и противенъ здравому вкусу. Это образецъ типографскаго безвкусія! Надо сознаться, что въ типографскомъ дѣлѣ у насъ, на Руси, до сихъ поръ мало замѣтно вкусу. Напримѣръ, кромѣ того, что буква в по самому начертанію своему довольно безобразна, ее умѣли довести разными улучшеніями до нестерпимаго уродства и такимъ образомъ заставили ее еще больше портить русскій шрифтъ, вообще некрасивый по его прямоугольному, квадратно-образному начертанію. Сперва выдумали изъ верхней оконечной черты буквы в вынимать трехъ-угольникъ и такимъ образомъ сдѣлали ее съ двумя острыми клинообразными рогами. Потомъ начали отливать ее въ уровень съ тѣми буквами, которыя не выходятъ изъ строки. Къ чему это? Буквы : б, у, Ф, ѣ, по ихъ начертавію, противны въ уменьшенномъ видѣ; ихъ необходимо продолжать за строку. Къ числу такихъ буквъ не мѣшало бы присовокупить ив, з, к. Это принято для нѣкоторыхъ буквъ во всѣхъ свропейскихъ шрифтахъ, а именно: b, d, f, g, h, k, 1, p, q, t. Сравняйте эти буквы съ другими — и шрифтъ сдѣлается безобразнымъ. А нашъ шрифтъ повторяемъ и безъ того куда не красивъ отсутствіемъ въ немъ кривыхъ линій и замѣненіемъ ихъ прямыми углами. Почему бы намъ, папримѣръ, не печатать нашего п (покоя) точно такъ, какъ печатается латинскій п, ам (мыслете), какъ латинское m, благо

теперь трехъ-ногое твердо ш замѣнено т; словомъ, почему бы все буквы наши, сходные начертаніемъ съ латинскими, не печатать на латинскій манеръ? Право, отъ этого печать наша много выиграла бы, да и ошибокъ типографскихъ стало бы являться меньше. Ведь въ скорописи шрифтъ нашъ давно уже принялъ характеръ чистолатинскій ? Тамъ даже наше русское безобразное д давно уже заменено латинскимъ d.

ГЛАВНЫЯ ЧЕРТЫ ИЗЪ ДРЕВНЕЙ ФИНСКОЙ ЭПОПЕН КАЛЕВАЛЫ. Морица Эмана. Гельсингфорсь. 1847.

Это не сама поэма, а только изложеніе ея содержанія. Изъ этого должно заключить, что Калевала есть твореніе великое, потому-что въ противномъ случаѣ для чего бы ее было даже и переводить на русскій языкъ; не только издавать одно изложеніе ея содержанія, съ присовокупленіемъ ученыхъ и всякихъ другихъ примѣчаній ? Такъ обходятся только съ монументальными произведеніями человѣческаго ума. Дѣйствительно, почитатели Калевалы сравниваютъ ее съ вѣковѣчными, полными всемірнаго значенія поэмами Гомера. Вотъ какъ отозвался о переводѣ изъ нея отрывка на шведскій языкъ проФессоръ-поэтъ Рунебергъ, издававшій въ Гельсингфорсѣ Утреннюю Газету : «Редакція должна сказать, что, по ея мнѣнію, ни одному «переводу образцовъ древности, Иліады и Одиссей, не удалось со«хранить столько красотъ подлинника, чтобы его можно было срав«нить съ переводомъ этой финской руны. Редакція не имѣла случая «познакомиться съ остальными рунами Калевалы, но, судя по этой «рунѣ, она полагаетъ, Στο финская литература въ Калевалѣ полу«чила сокровище, которое, и въ объемѣ и содержаніи, можно срав«нить с прекраснѣйшими греческими образцами, и даже прево«сходить ихъ, можетъ быть, своимъ высокимъ естество-описаніемѣ «и безыскусственнымъ блескомъ, если только можно превзойти то, «что совершенно» (стр. 77 - 78). Въ концѣ книжки приложено довольно длинное сужденіе о Калевалѣ другого шведскаго или Финскаго (не знаемъ, право) литератора, г. Тенгстрема, — сужденіе, изъ котораго мы, по его длиннотѣ, сдѣлаемъ только извлеченіе. «Слаба и «блѣдна сага о греческомъ Орфев всравненіи съ этимъ пышнымъ ра«стеніемъ поэтическаго естество-описанія (?), въ объемъ котораго «входить весь міръ съ своею (не его ли?) жизнію и со всѣмъ своимъ «(его) блескомъ. Особенно величественна самая картина очарователь«ной силы звуковъ кантеля и описаніе природы. Оно здѣсь достигло «той степени жизни и дѣйствительности, какое (не какую ли?) только «истинная поэзія въ силахъ произвести и которое (не которая ли?) «олжно (должна ?) поразить всякаго созерцателя» (стр. 82). «Такимъ

证

«образомъ народъ съ чрезвычайною силою представилъ національный «свой духъ и главныя черты жизни какъ въ теоретическомъ, такъ и «въ практическомъ отношеніяхъ. Что касается до представленія «этихъ образцовъ, какъ они являются въ поэзіи то отнюдь они не «пустыя, аллегорическія фигуры, но напротивъ они облечены въ «Свои истинныя формы, полны житіемь (?) и дѣйствительностію. « Они также совершенны, какъ герои Гомера, но совершенство ихъ и только другаго характера. Если мы въ краткихъ словахъ изло«жимъ содержаніе Финской эпопеи, со всѣми ея недостатками, то « найдемъ, что опа имѣетъ столько красотъ, что можетъ занять од«но изъ первыхъ мѣстъ въ ряду эпическихъ твореній прочихъ наро«дово. Если опять будемъ сравнивать ее съ Иліадою в Одиссеею, то «найдемъ, что она не можетъ съ нами сравняться относительно пол• ноты образовъ, избытка мѣстоположенія (?), прекраснаго равен«ства между природою и духомъ, исторической ясности въ развязкѣ «происшествій и ровнаго эпическаго шага (хода?); но зато она пред«ставляетъ такія явленія внутренней душевной красоты, какихъ мы «не найдемъ въ Гомерѣ. (Вотъ какъ!!...) Также Калевала въ обще« историческомъ отношеній не можетъ быть соперницею съ творенія«ми Гомера (а!...), но если ясно и подробно показать національный «духъ того и другаго народа (т. е. древнихъ Грековъ и Финновъ!!..), «то трудно рѣшить, на какой сторонѣ преимущество (вотъ оно куда «пошло!...). Финской эпопеѣ должно отдать преимущество въ томъ, « что она въ одно описаніе стѣснила (?) весь національный духъ, ко«торый Гомеръ представилъ въ двухъ картинахъ» (стр. 93 - 94).

Случилось так, что, прочитавши предисловіе, мы прочли примѣчанія къ поэмѣ, прежде поэмы. Это обстоятельство, естественно, возбудило въ насъ сильное любопытство насчетъ самой поэмы. ПравДа, преувеличенность этихъ отзывовъ не ускользнула отъ насъ, И показалась намъ довольно подозрительною. Особенно возбуждалъ въ насъ сомнѣніе послѣдній доводъ въ пользу превосходства Финской поэмы надъ поэмами Гомера, состоящій въ томъ, что Финская эпопея въ одно описаніе стѣснила весь національный духъ, тогда какъ Гомеру нужно было создать для этого двѣ большія поэмы. Чтожь тутъ мудренаго? думали мы. Иной національный духъ такъ малъ, что уложится въ орѣховой скорлупѣ, а иной такъ глубокъ и широкъ, что ему мало всей земли. Таковъ былъ національный духъ древнихъ Грековъ. Гомеръ далеко не изчерпалъ его весь въ своихъ двухъ поэмахъ. И кто хочетъ ознакомиться и освоиться съ національнымъ духомъ древней Эллады, тому мало одного Гомера, но будутъ для этого необходимы и Гезіодъ, и трагики, и Пиндаръ, и комикъ Аристофанъ, и философы, и историки, и ученые, а тамъ еще остается ар

хитектура и скульптура, и наконецъ изученіе всей внутренней, домашней и политической жизни. Съ ХVI вѣка изучаетъ Европа древяюю Грецію - и все еще конца не видно этому изученію. Гдѣ только ни откроютъ слѣды какихъ-нибудь колоній греческихъ, какъ напр., въ Крыму, какъ тотчасъ же возникаетъ цѣлая эрудиція по поводу бѣдныхъ остатковъ развалинъ, фресковъ и надписей, вырываемыхъ изъ могилъ, и множество учевыхъ составляетъ себѣ имя этима изысканіями. Такъ глубоки и многознаменательны даже слабые слѣды жизни этого удивительнаго племени....

И однакожь, несмотря на то, мы думали, что самая преувеличенность восторженныхъ похвалъ финской поэмѣ, со стороны ея поклонниковъ, можетъ до нѣкоторой степени свидѣтельствовать о ея значительномъ достоинствѣ, помимо всякихъ неумѣстныхъ сравненій ея съ поэтами Гомера. И вотъ мы начинаемъ читать изложеніе соДержанія знаменитой поэмы — и не вѣромъ глазамъ нашимъ! Вмѣсто ожидаемаго удовольствія, нами овладѣло чувство досады слѣдствіе жестоко-обманутаго ожиданія! Не нравиться намъ можетъ многое, ве возбуждая досады; но когда неумѣренныя похвалы приготоватъ къ ожиданію чего-то необыкновеннаго, тогда разочарованіе, естественно, возбуждаетъ досаду и на восторженныхъ хвалителей и на превознесенное произведеніе. Что же мы нашли въ «ФИНСКОЙ Эпопе Вотъ вопросъ, который ставитъ насъ въ затруднительное положеніе передъ читателями ! Переписать здѣсь всю книжку г. Эмана — значило бы поступить противъ правъ литературной собственности. Пересказать развѣ ея содержаніе вкратце ? Но мы, во-первыхъ, ничего не поняли въ ея содержаніи, а во-вторыхъ, какъ пересказывать то, что и въ чтеніи показалось такъ скучнымъ и не интереснымъ ! Нельзя сказать, чтобы въ этой поэмѣ не проблескивали искорки поэзіи; но онѣ проблескиваютъ изрѣдка и слабо сквозь мракъ призраковъ, порожденныхъ дикою в невѣжественною фантазією. Вотъ отрывокъ для образчика Финской фантазій :

Напослѣдокъ Вяйнямейненъ, вспомнивъ, что давно похороненный богатырь Випуненъ былъ чрезвычайно смышленъ въ колдовствѣ и свѣдущъ въ первоначальныхъ словахъ, вздумалъ отправиться на его могилу, въ надеждѣ найти тутъ нужныя слова. Но какъ дорога туда шла по женскимъ игламъ, чрезъ острые мечи мущинъ и чрезъ сѣкиры витязей, то онъ просилъ Ильмаринена выковать ему желѣзныя перчатки, сапоги, рубашку и длинный шестъ. Такъ вооруженный, достигъ онъ на третій день до могилы богатыря. Густой лѣсь уже шумѣлъ надъ могилою. Вяйнямейненъ вырубилъ лѣсъ и вколотиль шесть въ ротъ Випунена. Тотъ проснулся отъ мертваго сна и, напрасно стараясь откусить шестъ, проглотилъ самого Вяйнямейнена. Для препровожденія времени, Вяйнямейненъ изъ желѣзной своей рубашки

то,

и прочихъ вещей, устроилъ себѣ кузницу, въ животѣ богатыря и на чалъ, ковать настоящимъ образомъ. Эта выдумка сильно мучила Випунена. Уголья и огарки жгли ему горло. Онъ въ нуждѣ своей между прочимъ говоритъ: «Кто ты такой, кого Я теперь проглотилъ? Съ сотнею витязей я тоже сдѣлалъ, но никто меня такъ не мучилъ. Ежеи ты сотворенъ создателемъ, то я твердо уповаю на него, что онъ не покинеть меня добраго; но ежели ты наемникъ злаго духа, ты, мерзкій, убирайся! Ты поднятъ ли изъ глубокихъ водъ, или прибылъ изъ волнъ шумящаго моря, или изъ дальныхъ болотъ колдуновъ, наи изъ страшныхъ странъ медвѣдей? Отецъ мой вѣдь прежде могъ проснать все зло. Неужели я не подобенъ отцу? Неужели я на похожа на брата моего, который управлялъ небесными тучами. Я могу просить помощи у небесъ и у преисподней земли. Громко закричу въ моей нуждѣ, такъ что крикъ отзовется въ глубинѣ земли и чрезъ девять небесь. Укко! близкій сосѣдѣ громовыхъ тучъ! дай мнѣ огнен ный мечъ, чтобъ я могъ наказать больно этого подлеца. Поднимайся изъ волнъ ты, богиня морей! Приди для моего спасенія. Приди, о лѣсъ! съ твоими тысячами вооруженныхъ витязей. Приди ты, пустыня, съ своими толпами, и вы, озера! Возстань изъ земли, мать земнаго шара, и поднимитесь всѣ вы, въ гробахъ почивающіе ратники, на истребленіе этого зла. Каве! ты дочь природы, пышная, прекрасная, укроти страшныя мои мученія! Собирайтесь тысячи чертей, чтобъ избавить меня отъ этого злаго духа! Убирайся негодяй изъ меня, мѣста во мнѣ нѣтъ для тебя; ищи себѣ другаго жилища. Перемѣ.. стись, куда тебѣ угодно, но только далѣе отъ меня. Куда мнѣ заговорить тебя, куда сослать тебя? Спѣши скорѣе къ тому, кто тебя прислалъ сюда; спѣши домой съ быстротою огненной искры; достань себѣ лыжи или коня у Гиси, и уѣзжай. Ежели ты Калма, возставшій изъ гроба, то отправляйся опять туда. Ежели ты прибылъ изъ водъ, то я сошлю тебя на край сѣвера, чтобъ волны тамъ тебя успокоили. Ежели ты прибылъ съ вѣтромъ, то воротись назадъ по пути весен нихъ вѣтровъ. Ежели ты изъ болотъ, то заклинаю тебя отправиться въ нетающія болота, откуда ты никогда не вылѣзешь, или ступай въ обиталища мертвыхъ, или въ кипящую, пламенную рѣку Рутью. Ежели же ты теперь не послушаешься, то возьму на прокатъ ногти у орла и пугну тебя. Пора тебѣ убираться. Удались до разсвѣта, прежде чѣмъ взойдетъ небесная, утренняя заря».

Напрасно однакож Випуненъ старался колдовскими пѣснями и заклинаніями избавиться отъ непріятнаго гостя. Вяйнямейненъ все-таки не удалялся и грозилъ остаться навсегда, ежели Випуненъ не выучитъ его необходимымъ словамъ. И такъ Випуненъ принужденъ быль отпереть кладовую своихъ словъ: онъ начинаетъ пѣть. Пѣсень ему недостаетъ, какъ скаламъ не достаетъ камней или рѣкамъ воды. Пѣніе его продолжается безконечные дни и ночи. Солнце остановилось слушать, мѣсяцъ также прислушивается и большая медвѣдица поу

чается".