Г. Дороговь поставилъ нѣсколько морскихъ видовъ и прекрасный видъ Константинополя ночью, при яркомъ, серебристомъ лунномъ свѣтѣ. Въ этихъ картинахъ много жизни, и онѣ много обѣщаютъ въ будущемъ. что Въ двухъ видахъ г. Иванова мы съ удовольствіемъ видѣли, не даромъ картина Калама появлялась на нашей выставкѣ въ прошломъ году, точно такъ, какъ нельзя не признать вліянія г. Айвазовскаго на нашихъ маринистовъ. Иначе ■ быть не можетъ: новые таланты сами собою усвоиваютъ то, что сдѣлано ихъ предшественни комъ. Подражательный талантъ и останавливается на этомъ усвоеніи; талантъ болѣе сильный идетъ далѣе и открываетъ въ природѣ и въ искусствѣ новыя стороны, что и составитъ его оригинальность. Пейзажи г. Волоскова и одинъ маленькій видъ г. Льва Лагоріо замѣ чательнѣе прочихъ. Въ послѣднемъ изображенъ кусокъ Финляндской скалы сѣраго гранита, покрытаго мхомъ и елями, которыя поросли изъ трещинъ скалы. Эта маленькая картинка, хотя и не имѣетъ ничего цѣлаго и походитъ болѣе на этюдъ, обнаруживаетъ въ художникѣ счастливое дарованіе, и если примемъ въ соображеніе, что писана еще ученикомъ, то обѣщаетъ чрезвычайно много въ будущемъ. Остается желать, чтобъ художникъ не сбился только съ пути въ этомъ счастливомъ взглядѣ на натуру, который и составляетъ художественность произведенія, и который даетъ себя чувствовать въ этомъ маленькомъ этюдѣ. Посреди этихъ ландшафтовъ, принадлежащихъ собственно русскимъ художникамъ, явился еще, какъ знаменитый гость на нашей выставкѣ, пейзажъ женевскаго живописца Франца Диде (Fr. Diday), учителя извѣстнаго Калама. Это альпійскій горный видъ; передъ вами каменныя громады, восходящія одна надъ другой; это царство гранитныхъ массъ, мху, безднъ, тумановъ; кое-гдѣ журчитъ ручей да воздвигается вся покрытая мхомъ угрюмая ель, а вдали бѣлѣется освѣщенная солнцемъ снѣговая вершина какого-то великана посреди этихъ горныхъ массъ. Художникъ очевидно проникнутъ красотами своей родины: вамъ становится сыро и холодно, смотря на эти безпорядочныя, неграціозныя массы; и тяжело смотрѣть, и хочется успокоить глазъ видомъ какой-нибудь долины и болѣе мягкими, болѣе граціозными контурами. Задача этой картины трудная: перспектива идетъ вверхъ; тѣмъ болѣе выполненіе удивительно. но Перейдемъ теперь къ батальной живописи.... Но да позволебудетъ намъ высказать свое мнѣніе касательно батальной Живописи. Намъ случалось слышать въ обществѣ и отъ самихъ художниковъ одно странное мнѣніе, которое однако нельзя про пустить безъ вниманія. Многіе утверждаютъ, хотя и не безъ сожалонія, что если искусство должно черпать изъ современной жизни содержаніе для художественныхъ произведеній, то военная живопась должна получить неоспоримое право гражданства въ области искусствъ въ наше время, и даже преимущественно передъ другими ея родами, процвѣтавшими въ свои эпохи, при господства другихъ илей, слѣдовательно когда общество доставляло другую пищу искусству. Такой взглялъ одностороненъ и несправедливъ, хотя логически выведенъ изъ понятія о современности въ искусствѣ. Ошибка заключается не столько въ самомъ выводѣ, сколько въ главномъ положеніи, въ ложномъ понятів современности. Къ этому заключенію пришли вотъ какимъ путемъ. Современная жизнь народа, совокупвость его интересовъ, фактовъ духовной и матеріяльной жизни, слѣдовательно, его вѣрованія, представленія, симпатіи и антипатія составляли всегда вдохновеніе художества. Все греческое искусство развивалось подъ вліяніемъ Иліады. Всѣ типы, всѣ идеалы человѣческихъ страстей и характеровъ заключаются въ Иліадѣ; разнообразіе этихъ типовъ безконечно; весь внутренній міръ человѣка отразился въ ней въ пластическихъ формахъ, въ лицахъ героевъ и героинь, богинь и боговъ. Понятіе о хитрости и умной практической дѣятельности, находящейся въ вѣчной враждѣ съ живыми порывами юности и страсти, представлялось греку не иначе какъ въ лицѣ Улисса, матеріяльная сила - въ Аяксѣ, мать и супруга - въ Андромахѣ, и пр. и пр., не говоря уже о божествахъ, которыя олицетворяли разныя чувства, страсти и представленія, заключающіяся чисто въ природѣ челюбовь, мудрость, и т. д. Иліада слѣдовательно есть циклъ, въ которомъ выразился весь анализъ и синтезъ грека, словомъ, вся его жизнь; и греческое пластическое искусство не могло иметь никакой другой пищи, какъ въ жизни отраженной въ Иліадѣ. Греческое искусство есть таже Иліада въ лицахъ, Иліада иллюстрованная статуями Фидія, Праксителя и проч. Мы уже не говоримъ здѣсь о высшей степени человѣчности этихъ созданій: это принадлежитъ уже натурѣ грека, и здѣсь не мѣсто о томъ распространяться. Греческое искусство пало съ Грецій и съ Римомъ, который еще нѣсколько продолжилъ греческую жизнь. Наступаетъ новая эпоха, являются новые народы. Иліада забыта, человѣчество стремится къ другимъ идеаламъ. Новые народы выходятъ на поприще исторіи. Духу новыхъ народовъ досталось создать пластическіе типы восточныхъ стремленій. Это было дѣломъ искусства въ средніе вѣка. Библія сдѣлалась для новаго искусства тѣмъ, чѣмъ была Иліада для древняго. Греческіе поэты заимствовали лица изъ Иліады, и на основаніи ловѣка этихъ данныхъ составляли и развивали свои созданія художники, изображавшіе ихъ въ статуяхъ и въ картинахъ. Въ средніе вѣка отшельники, погруженные въ чтеніе библін, останавливались на краткихъ ея указаніяхъ; фантазія ихъ, пропитанная однимъ духомъ, однимъ стремленіемъ, создавала цѣлыя драматическія сцены, в въ ихъ произведеніяхъ мы находимъ граціозные очерки, заимствованные изъ библій, которые бы древніе греки назвали прекрасными автологическими пьесами. Св. Бонавентура въ сочиненіи своемъ: «Размышленія о жизни Гисуса Христа» (ХІІІ вѣка), оставилъ намъ памятникъ этой дивной и совершенно оригинальной христіянской антологіи, гдѣ какъ нельзя болѣе выразились всѣ новые элементы, которые создавало и которыми плѣнялось ихъ воображеніе. «Я разскажу вамъ, «пишетъ онъ — дѣянія Ісуса Христа такъ, какъ можетъ ихъ предста«вить себѣ наше воображеніе; ибо мы можемъ такимъ образомъ изу«чать Евангеліе, лишь бы не прибавляли ничего противнаго истинѣ, «вѣрѣ и доброй нравственности». На этомъ основаніи онъ и разсказалъ жизнь Тисуса Христа. Литература среднихъ вѣковъ представляетъ множество подобныхъ изображеній и мы съ намѣреніемъ привели слова св. Бонавентура: не въ нихъ ли должны мы видѣть источникъ той плодовитости и граціи въ изображеній священныхъ предметовъ первоначальныхъ художниковъ? Не этой ли литературой объясняется богатство ихъ произведеній: имъ оставалось изображать на полотнѣ то, что внушалъ имъ религіозный вѣкъ устами святыхъ мужей, отшельниковъ. Только въ ихъ писаніяхъ мы можемъ найти нить, соединявшую религію и искусство, и понять, какимъ образомъ религія могла принять подъ сѣнь свою искусство, сообщить ему богатое, совершенно оригинальное содержаніе и только подъ условіемъ этого религіознаго характера сохранить его посреди всеобщаго распаденія общественной и умственной жизни древнихъ..... Вслѣдъ за этой эпохой, въ продолженіи которой искусство было также наивно и благоговѣйно, какъ писанія отшельниковъ, наступаетъ другая, эпоха индеферентизма. Классическая древность подверглась разработкѣ; она входитъ въ моду; всѣ, ученые и не ученые, свѣтскіе и духовные, стараются собрать древнія книги, древнія статуи; всѣ говорятъ по-латынѣ, всѣ учатся по-гречески; составляютъ академіи любителей науки, т. е. греческой и римской литературы; всѣ называютъ себя именами греческихъ и римскихъ великихъ мужей. Изъ всѣхъ этихъ повятій, смѣшавшихся съ господствовавшими христіянскими вѣрованіями, образовалась пестрая смѣсь ; и въ произведе ніяхъ художниковъ этой эпохи отразился какъ нельзя болѣе ихъ союзъ древнихъ вѣрованій съ новыми. Не говоря уже о томъ, что это изученіе древняго искусства облагородило сухія формы возникавшаго новаго, христіянскіе художники стали цѣликомъ брать готовыя понятія и формы древнихъ; въ изображеніяхъ Сомсона вы узнаете геркулеса Фарнезскаго, въ изображеніяхъ Магдалины вспоминаете многихъ греческихъ Венеръ, и вообще въ изображеній священныхъ сюжетовъ вы встречаете эгтрибуты миѳологіи грековъ. Это было въ жизни, это же отразили и всѣ искусства; читайте Тасса, Аріоста, смотрите на картины Тинторета, Веронеза, Рубенса и вообще всей эпохи послѣ Перуджина: такъ отразился классицизмъ въ искусства. Соединеніе новаго и древняго пантеона расширило горизонтъ искусства. До этой эпохи, то есть до эпохи возрожденія, занатіе живописью считалось дѣломъ религіознымъ, такъ что изображать не священные предметы значило осквернять святыню искусства. Той же кистью, которой монахъ писалъ ликъ святой, грѣшво было изображать другіе предметы; приступая къ произведенію картины, художникъ налагалъ на себя извѣстный постъ, читалъ молитвы и клалъ земные поклоны; къ изображенію Мадонны приступалъ художникъ не иначе, какъ пріобщась св. Таинъ. Эпоха возрожденія указала искусству на другіе предметы, явились школь: живописи пейзажной, портретной genre и исторической. Обольщенные этимъ явленіемъ, что искусство отражало въ себѣ явленія и направленіе жизни, теоретики приходятъ въ сильное недоумѣніе, что можетъ служить содержаніемъ искусству въ нашъ промышленный и положительный вѣкъ? Если судить по аналогіи съ прошедшимъ, то дѣиствительно придется стать втупикъ. Промышленный вѣкъ появился съ своими аттрибутами машинами, фабриками, пароходами, желѣзными дорогами. Неужели искусство должно обратиться на изображеніе обширныхъ мастерскихъ, въ которыхъ человѣчество изнуряетъ себя надъ выковываніемъ стали или надъ тканьемъ шолковой матеріи? Неужели обширные дебаркадеры, къ которымъ визжа и дымясь пристаетъ вовсе не красивая вереница неуклюжихъ вагоновъ, съ запачканнымъ машинистомъ и усталыми пассажирами должны покрывать полотно картины и питать фантазію художника? Съ другой стороны, несмотря на мирное время и развитіе дипломатін, военное положеніе всѣхъ государствъ, въ которыхъ правительства обратились съ чрезвычайною ревностью на образованіе войскъ, на введеніе дисциплины и на содержаніе войска въ готовно сти явиться по первому зову тоже, какъ интересъ времени, должно доставлять главную пищу искусству?... Появленіе на выставкахъ множества солдатскихъ сценъ, ученій, разводовъ, сраженій, бивакъ и просто часовыхъ, какъ бы самымъ фактомъ, еще болѣе утверждаетъ этихъ господъ въ справедливости ихъ положенія и составляетъ источникъ негодованія и отчаянія истинныхъ поборниковъ чистаго искусства. «Старое искусство отжило говорятъ первые — жизнь не представляетъ матеріялу эстетическаго, слѣдовательно искусство ненужно!»... На этотъ возгласъ отвѣчаемъ слѣдующее. Во-первыхъ, не должно увлекаться видимостью, внѣшнею стороною факта. Во всемъ ходѣ исторіи искусства мы видимъ одно, и въ древнемъ и въ новомъ искусствѣ: внутреннее стремленіе, потребность человѣческаго духа выразить въ осязательной формѣ свои представленія, воспроизвести сознанный и прочувствованный моментъ жизни человѣка или природы матеріяльнымъ образомъ, въ словѣ, глинѣ или въ краскахъ. Слѣдовательно до тѣхъ поръ, какъ будетъ въ человѣкѣ это стремленіе и эта потребность, искусство будетъ вѣчно. Духъ вѣка доставляетъ только особенную форму этимъ стремленіямъ. Стремленіе къ красотѣ сродно человѣку: ребенокъ бросается на то, что ему нравится, и отклоняется отъ того, что ему противно. Ребенокъ идетъ охотнѣе к, хорошенькой женщинѣ и къ красивому мужчинѣ, нежели къ безобразной старухѣ. Грекъ свое высочайшее понятіе красоты изобразилъ въ Венерѣ въ роскошныхъ, сладострастныхъ формахъ; христіянское искусство искало его въ безплотной красотѣ Мадонны. Грекъ искалъ красоты матеріяльной; искусство среднихъ вѣковъ стремилось къ красотѣ небесной, идеальной, въ которой бы не было ничего земного. Кто болѣе правъ въ своемъ стремленіи, и кто достигъ счастливѣйшаго выраженія его — это другой вопросъ. Вторженіе классицизма поколебало идеи христіянскихъ художниковъ, и Мадонны Гвида представляютъ собою совершенную борьбу древняго и средневѣкового понятія красоты. Спрашивается, что же теперь должна выразить Мадонна ? Прислушайтесь къ воплямъ эпохи, поймите эту жажду лучшаго для цѣлой массы, проникнитесь этой любовью къ ближнему и къ человѣку, и - если вы художникъ и сердце ваше отзывается на вопли страдающаго человѣчества, вы изобразите Мадонну не безтѣлеснымъ признакамъ, а любящей и сострадающей. И вотъ въ этомъ-то изображеніи вы будете въ высшей степени современны, гораздо современнѣе всякаго батальнаго живописца, потому-что вы будете современны не въ формахъ, а въ илеѣ, въ содержанін. Мы уже чужды заоблачныхъ стремленій среднихъ вѣковъ, но нашъ взглядъ обширнѣе понятій древняго Грека. |