на себѣ глазъ мужчины и никогда не переносить его равнодушно. Надобно привыкнуть къ тону севильскихъ женщинъ: въ ихъ манерѣ есть что-то рѣзкое; но это рѣзкое не отъ грубости, а отъ обыкновенной живости, стремительности чувствъ ; можетъ быть отсюда происходить и Фамильярность здѣшнихъ женскихъ обществъ, Фамильярность, исполненная самаго тонкаго, такъ сказать, внутренняго приличія, этой изящной вѣжливости, такъ не похожей на приторную церемонность сѣверныхъ обществъ (не исключая и парижскаго), которую Богъ знаетъ почему считаютъ за хорошій тонъ. При всеобщей одинаковости чернаго платья и мантильи, севильянкамъ не возможно щеголять модными костюмами: ихъ главное щегольство въ малень кихъ ножкахъ, и надобно сказать, что ихъ руки и ноги Формы совершеннѣйшей. Если о породѣ женщинъ можно судить по рукамъ и ногамъ и носу, то безъ всякаго сомнѣнія порода андулузокъ самая совершеннѣйшая въ Европѣ. Я думаю, щегольство маленькой ножкой заставляетъ севильянокъ даже выносить страданіе : онѣ носятъ такіе башмаки, въ которыхъ нѣтъ возможности помѣститься никакой ногѣ въ мірѣ: кромѣ того ихъ башмаки едва охватываютъ пальцы ноги. Глаза севильянокъ состоятъ изъ мрака и блеска, mucho negro y mucha luz, какъ выражается одна севильская пѣсня, и дѣйствительно за чернымъ блескомъ ихъ не видать бѣлка, и столько въ нихъ дерзкой выразительности, что, повѣрьте, нужно обжиться здѣсь для того, чтобъ не чувствовать отъ нихъ особеннаго волненія. У испанцевъ есть особенный глаголъ - ojear, бросать взглядъ, и каждая севильянка владѣетъ этимъ въ совершенствѣ. Она сначала потупляетъ глаза и, поровнявшись съ вами, вдругъ вскидываетъ: ихъ внезапный блескъ и пристальность взгляда дѣйствуютъ какъ электричество. А это еще взглядъ равнодушный ! Здѣсь женщины ничего не читаютъ ; и это отсутствіе всякой начитанности придаетъ андалузкамъ особенную оригинальность: ихъ не коснулись книжность, вычитанныя чувства, идеальныя фантазій, претензій на образованность. Вѣдь остроумное невѣжество лучше книжнаго ума. Невѣжество севильянки при ея живомъ воображенін, при огненной движимости ея чувствъ, при этой врожденной, свойственной однимъ южнымъ племенамъ тонкости ума, исполнено прелести увлекательной, передъ которою такъ называемая образованность европейскихъ дамъ кажется приторною книжностію. Нигдѣ не встрѣчалъ я такого страннаго сліянія дѣтской наивности съ дерзостью и удалью: это и ребенокъ и вакханка вмѣстѣ. Въ наружности севильянки нѣтъ и тѣни того спокойствія, которое болѣе или менѣе отличаетъ женщинъ всѣхъ націй въ Европѣ; это въ высшей степени не нервическая натура, но только не въ болѣзненномъ, сѣверномъ смыслѣ этого слова. Я думаю, никакая женщина въ Европѣ не можетъ возбудить къ себѣ такого энтузіазма, какъ андалузка. Въ глазахъ ихъ нѣтъ выраженія кротости, какъ въ глазахъ сѣверныхъ женщинъ: въ ихъ глазахъ блеститъ смѣлый духъ, рѣшительность, сила характера. Того, что мы называемъ женственностью, сердечностью ищите у нихъ. Въ кокетствѣ андалузки проступаетъ что-то тигровое, въ ихъ улыбкѣ есть что-то дикое; чувствуешь, что самое прекрасное лицо тотчасъ можетъ принять выраженіе свирѣпое.... и чтожь удивительнаго ! Эти обаятельныя головки, эти женщины съ невообразимою нѣгою движеній, эти глаза, о выразительности которыхъ не возможно имѣть понятія не бывши въ Андалузіи, — онѣ нынче утромъ наслаждались убійствомъ, равнодушно смотрѣли на лошадей, которыхъ внутренности влачились по землѣ, опѣ знаютъ до тонкости всѣ подробности смертныхъ сулорогъ, онѣ смотрѣли на смерть съ увлеченіемъ, со страстію.... а вечеромъ вы слышите здѣсь, какъ слышалъ я вчера, поздно возвращаясь къ себѣ домой, меланхолическіе аккорды гитары, и тѣже съ дикою улыбкою уста задумчиво поютъ: Mas vale trocar Donde es gradescido Es dulce el morir; Aquel no es vivir: Mejor es sufrir Pasion y dolores, Que estar sin amores. Es vida perdida Vivir sin amar Y mas es que vida Saberla emplear: Mejor es penar Sufriendo dolores Que estar sin amores. (Лучше промѣнять радость на горе, чѣмъ жить безъ любви. Въ счастьи и умереть сладко; жить въ забвенья все равно, что не жить; лучше пережить страданье и печаль, чѣмъ жить безъ любви. Жизнь безъ любви пропащая жизнь, а умѣнье употребить жизнь важнѣе мой жизни; лучше томиться перенося горести, чѣмъ жить безъ любви.) Буду къ вамъ писать изъ Кадикса или Гибралтара. (Продолженіе будеть из 1848 году.) В. ВОТКИНЪ. АЛЕКСАНДРЪ ФОНЪ ГУМБОЛЬДТЪ И ЕГО космосъ. СТАТЬЯ ВТОРАЯ. II. ПУТЕШЕСТВІЕ ВЪ АМЕРИКУ. 2. Каракасъ. - Озеро Валенція. — Степи. Гумбольдтъ и Бонпланъ, сбираясь ѣхать на Ореноко, познакомились въ Куманѣ съ молодымъ Францисканскимъ монахомъ Хуаномъ Гонзалесомъ, прожившимъ нѣсколько лѣтъ въ Эсмеральдѣ, отдаленнѣйшей миссія верхняго Ореноко, извѣстной своими вредными насѣкомыми. Гонзалесъ знакомый съ мѣстами, мимо которыхъ течетъ Ореноко, съ лѣсами, идущими отъ Эсмеральды къ источникамъ этой рѣки, могъ снабдить нашихъ путешественниковъ совѣтами и показаніями для изслѣдованія мало извѣстнаго и спорнаго въ то время теченія ея. Береговые жители Куманы и Каракаса знакомы были только съ странами, находящимися около устья Ореноко; земли же, находящіяся далѣе льяносовъ, простирающихся за горной цѣпью Венезуэль, были совсѣмъ неизвѣстны. Многіе полагали, что травяныя равнины Калабосо распространяются на югъ, непрерывно на 600 миль, до степей или пампасовъ Буэнос-Айреса; другіе думали, что южнѣе катарактовъ (пороговъ) Атуры на Ореноко воздухъ до такой степени здоровъ, индѣйцы, скитающіеся тамъ, такъ злы, а животныя такъ опасны, что далѣе этихъ пороговъ трудно проникнуть во внутрь земли. Но разсказы молодого монаха укрѣпляли нашихъ путешественниковъ въ ихъ намѣреніи, а рекомендательныя письма губернатора Куманы позволяли надѣяться на помощь и пособіе въ миссіяхъ Францисканскихъ монаховъ, настоящихъ владѣтелей Ореноко. желая Изъ Каракаса шла дорога въ степи. Путешественники, избѣжать затруднительный переѣздъ изъ Куманы въ Каракасъ сухимъ путемъ, рѣшились ѣхать моремъ въ Гвайру, гавань, находящуюся у подошвы горы, за которой лежитъ высокая долина Каракаса. Внизъ по Мансанаресу спустились они къ морю. Кокосовыя деревья, отѣняющія извилистые берега рѣки, какъ въ умѣренномъ поясь Европы ивы и тополи, указывали имъ ея теченіе; ближе къ устью и у моря деревья исчезли; ихъ замѣстили колючіе кустарники. Въ небольшомъ купеческомъ суднѣ, безъ палубы, длиной въ 30 и едва на 3 подымающемся изъ воды, путешественники пустились въ море. Индѣйцы Гвайкверіи вели судно; надобно замѣтить, что эти ловкіе матросы часто выходятъ въ море на 90 и на 100 миль, ночью направляя свой путь по полярнымъ звѣздамъ, днемъ по теченію солнца или по направленію вѣтра, который они считаютъ никогда неизмѣняющимся. Только пять мѣсяцовъ передъ этимъ Гумбольдтъ вступилъ на берега Куманы, какъ на новооткрытую землю ; а теперь скалы, воды, растенія, люди, все уже было ему извѣстно, близко ; здѣсь ознакомился онъ съ величавой, тропической природой и впервые былъ пораженъ ея мощною растительностью. Впослѣдствіи, въ зрѣломъ возрастѣ, какъ и на закатѣ дней своихъ, Гумбольдтъ живо припоминалъ себѣ Куману съ ея равниной; она глубже врѣзалась въ его фантазію, чѣмъ увидѣнныя имъ впослѣдствіи исполинскія вершины Кордильеровъ. Нагіе берега на югѣ подвержены особенной игрѣ свѣта и красокъ; легкій паръ, не уничтожающій тамъ прозрачности воздуха, сливаетъ въ кроткую, тихую гармонію всѣ оттѣнки, всю силу свѣта; оттого и впечатлѣніе этихъ странъ остается неизгладимымъ въ лушѣ. Судно шло въ виду береговъ, заходя въ гавани. Все море подернуто было Фосфорическимъ блескомъ отъ безчисленного множества микроскопическихъ, свѣтящихся животныхъ. У устья рѣки Невери, близь гавани Новой Барцелоны (значительной по своей торговлѣ скотомъ, пригоняемымъ изъ степей для перевезенія его на англійскіе острова), путешественники наши видѣли крокодиловъ, спящихъ на солнцѣ у пустынныхъ береговъ. Замѣчательно, что эти крокодилы выходили иногда въ море. Судно продолжало свой путь мимо низкихъ острововъ, покрытыхъ злаками и камышами. Въ влажныхъ и низкихъ мѣстахъ жаркаго пояса высокіе злаки и камыши не имѣютъ того вида, какъ на лугахъ сѣверныхъ странъ. На сѣверѣ дикіе полевые цвѣты, едва подымаясь надъ злаками, узорно испещряютъ дерновый коверъ; въ тропическихъ же странахъ всѣ цвѣты являются въ большихъ размѣрахъ и лилейныя растенія, перемѣшивающіяся съ злаками и замѣняющія луговые цвѣтки сѣвера, высокими кустарниками поднимаются надъ землей. Близь мыса Кодера морское вол |