Я не ожидалъ встрѣтить вблизи отъ Петербурга такое полное, такое унылое запустѣніе. Старыя деревья повалились на землю, гнили спокойно, и никто о нихъ не заботился, лужайки поросли мелкимъ березникомъ. Дорожки всѣ заросли, и отличить ихъ можно было только потому, что трава на нихъ была ниже и росла лѣнивѣе.

Скоро открылась передо мною Нева. Густой сосновый лѣсъ рось по всему берегу, будто на первыхъ порахъ основанія Петербурга. Другого же ея берега не было видно: туманъ еще и не думалъ подниматься, и по его милости, Нева, узкая въ этомъ мѣстѣ, показалась мнѣ безграничнымъ океаномъ,

Мѣсто это было такъ пусто, смотрѣло такимъ зловѣщимъ, что я, признаюсь тебѣ, попробовалъ рукою, хорошо ли выни– мается тупая моя шпажонка.

Оглядѣвшись хорошенько, я примѣтилъ на правой рукѣ, около самого берега, высокій барскій домъ, который чуть выглядывалъ изъ-за кучи елей и сосенъ. Здѣсь жила моя Полинька, здѣсь ангелъ мой тосковалъ и молился за меня. Кровь моя кипѣла, я воображалъ себя Амадисомъ, Роландомъ или испанскимъ красавцемъ подъ окнами у своей любезной, въ виду ревниваго ея мужа.

Домъ былъ красивъ, но мраченъ и старъ. Пристройки почти всѣ обвалились, гардинъ не было ни въ одномъ окнѣ: ихъ должность исправляли сосны да ели, верхушки которыхъ превы— шали это огромное строеніе.

Я зашелъ съ одной стороны: ни воротъ, ни дверей, ни души человѣческой. Съ другой - тоже. Я разсердился. Съ третьей стороны отыскалъ я дверь, постучался и оправился.

Старый лакей отперъ мнѣ эту дверь и низко мнѣ поклонился. Грустная его фигура согласовалась съ мѣстностью. Не давши сказать мнѣ слова, онъ повелъ меня черезъ анфиладу высокихъ и пустыхъ комнатъ.

Мебель была въ нихъ во вкусѣ временъ екатерининскихъ, старая и запыленная. Портреты мужчинъ въ парикахъ и напудренныхъ дамъ таинственно поглядывали съ потемнѣвшихъ стѣнъ на давно невиданнаго посѣтителя.

Мы прошли черезъ длинную залу, гдѣ во дни оны, похаживали знатныя боярыни съ вѣерами и петиметры въ шитыхъ кафтанахъ, а потомъ очутились въ длинномъ и темномъ корридорѣ.

Первая дверь на лѣво, сказалъ мнѣ старикъ и затѣмъ исчезъ, будто сквозь землю провалился: Diable! c'est un coupegorge! подумалъ я.

Не удивляйся моему терпѣнію описывать подробности: теперь я понимаю ихъ высокое значеніе, ихъ необходимость. Сегодняшній день во всю мою жизнь будетъ мнѣ представляться такъ же ясно, какъ въ настоящую минуту.

Я отворилъ первую дверь на лѣвой рукѣ. Меня встрѣтилъ Сакс. Онъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго, таже холодность, тоже непроницаемое безстрастіе на лицѣ.

Мы поклонились другъ другу.

Князь, спросилъ онъ: — вы отпустили лошадей по моему совѣту? Осторожность необходима.

Я шелъ пѣшкомъ версты полторы.

Хорошо, садитесь. Благодаря вашей скромности, я доволенъ этимъ мѣсяцомъ. Ни одна душа не знаетъ нашихъ дѣлъ. А теперь потолкуемъ на досугѣ.

Онъ позвонилъ. Вошелъ тотъ же старикъ, который велъ меня. Саксъ далъ ему шопотомъ какое-то приказаніе.

Я оглядывалъ эту мрачную, высокую комнату, со штучными стѣнами, съ черными шкапами, за которые любитель старины баронъ далъ бы страшную цѣну. Кромѣ стола, заваленнаго бумагами, кожанаго дивана и двухъ такихъ же стульевъ, не было въ комнатѣ никакой мебели. На шкапахъ стояли бюсты какихъ-то людей съ желѣзными физіономіями, съ гладко при

чесанными длинными волосами.

Легкой шумъ послышался за дверью. Я бы за версту угадалъ эту божественную походку. То была она — мой ангелъ

Полинька.

Дверь отворилась; это была она, моя красавица, мое дитя, мое сокровище. Она привѣтно вскрикнула, увидѣвши меня; на блѣдномъ ея личикѣ загорѣлся румянецъ.

Она похудѣла, но не много. Здоровый воздухъ отъ сосенъ, отъ близости воды, не далъ ей изнемочь подъ бременемъ горя. Хвала Саксу, вѣчная хвала этому великому человѣку!

Онъ показалъ ей на стулъ возлѣ меня и самъ сѣлъ на диванъ. Полинька переглянулась со мною, мы въ одно время сдвинули ближе наши стулья.... Кто бы могъ вырвать ее изъ моихъ рукъ?

Саксъ видѣлъ это и грустно улыбался. Александръ Николаичъ, сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ съ видомъ упрека. Я не ожидалъ отъ васъ, что вы станете пугать бѣдную Полину Александровну. Что за вѣчныя записочки? что за толки о роковомъ срокѣ, о страшномъ свиданіи? Или мы живемъ въ Мексикѣ или при феодальномъ правленіи ?

Я хотѣлъ отвѣчать. Рѣчь ваша впереди, сказалъ онъ, съ нѣкоторою досадою.

- Мнѣ надобенъ былъ этотъ мѣсяцъ, чтобъ наблюдать за вами и кончить одно дѣло. Полина Александровна, всталь со стула.

мужемъ.

тутъ онъ

Вы совершенно свободны. Вы болѣе не за

Онъ подалъ мнѣ бумагу. Ты понимаешь, что это такое было.... Гдѣ найти благодарность, достойную этого великодушнаго человѣка !...

Теперь же, сказалъ онъ, Полинькѣ : Вы поѣдете къ матушкѣ вашей на дачу. Я предувѣдомилъ ее, и послѣ завтра Вы поѣдете за-границу. Князь Александръ Николаичъ возьметъ отпускъ и найдетъ васъ тамъ.

Я выйду въ отставку... чуть могъ замѣтить я, съ глупѣй

шимъ видомъ.

И прекрасно, отвѣчалъ Саксъ. Тысячи глазъ будуть смотрѣть на васъ, въ надеждѣ потѣшиться скандаломъ. Обвѣнчайтесь безъ шуму и живите долѣе за-границею.

Только въ эту минуту разобрала Полинька все величіе поступка своего мужа. Блѣдная какъ смерть, она упала къ его ногамъ и плакала передъ нимъ такъ, какъ плакалъ я въ тотъ вечеръ.... ты помнишь.

Я стоялъ какъ дуракъ, ноги мои не двигались, языкъ не шевелился. Саксъ хотѣлъ поднять Полиньку, она не вставала съ пола, противилась ему, какъ дѣлаютъ упрямые ребятишки. Сцена эта была слишкомъ тяжела для Константина Александрыча : онъ отошелъ отъ Полиньки.

Онъ подошелъ ко мнѣ, и голосъ его, рѣзкій, быстрый, короткій, торжественно раздался въ пустой комнатѣ, какъ команда ловкаго начальника передъ неподвижными батальонами. вы разомъ отняли у меня жену и дочь. Вы отняли жизнь мою. Не думайте, что ребенокъ этотъ Даромъ вамъ достался: я не надѣюсь на васъ!

Князь! сказалъ онъ :

Помните, чтобъ вы ни дѣлали, два глаза будутъ смотрѣть за вами, гдѣ бы вы ни были, я буду шагъ за шагомъ слѣдить за

вами.

--

Вы берете мое дитя — дитя не будетъ счастливо.

не женщину. Горе же вамъ, если мое

Слышно было, какъ слова эти тѣснились у него въ горлѣ онъ торопился высказать тяжкое свое прощаніе.

Я говорю вамъ просто и открыто: я буду видѣть всю жизнь вашу. При первой ея слезѣ, при первомъ ея вздохѣ, при первой ея горести — вы человѣкъ погибшій.

Онъ повернулся и хотѣлъ выйти. Но Полинька не пускала его, загородила ему дверь, рыдала, тряслась и не могла сказать ни слова. Радость и раскаяніе страшно подѣйствовали на бѣднаго ребенка... въ эти минуты я ревновалъ Полиньку къ Саксу. Мы ее подняли. Во все это время я не смѣлъ сдѣлать ни одной ласки милому моему дитяти, не смѣлъ поцаловать его. И Полинька меня понимала.

Я видѣлъ изъ окна, какъ Саксъ и старый дядька провели ее къ каретѣ, посадили, или, лучше сказать, положили ее туда.

Нѣсколько минутъ, въ странномъ оцѣпенѣніи, я все еще ждаль Сакса. Я видѣлъ, какъ дрожки его промчались за каретою и все-таки не могъ отойти отъ окна.

Еслибъ я могъ, не теперь, а лѣтъ черезъ пять, умереть за этого человѣка!

Вечеромъ я навѣщалъ Полиньку. У нея лихорадка и головная боль. Мы плакали и цаловались.... отъ радости не умираютъ.... Скоро, скоро! чтобъ не затянулась только проклятая моя отставка!

III.

Отъ К. А. Сакса къ П. Алекс. Залешину.

Добрый мой Павелъ Александрычъ, однимъ холостякомъ стало болѣе. Опять я одинокъ, какъ въ былыя времена. Уже нѣтъ маленькой Полиньки Саксъ, осталась княгиня Полина

Александровна Галицкая. Къ ней лучше шло это коротенькое имя : Полинька Саксъ.

Я люблю тебя за то, что, прочитавши это письмо, ты не заахаешь, не закричишь: чрезвычайное происшествіе, неожиданное извѣстіе, а скажешь вѣроятно: видно оно такъ и должно быть, у этого человѣка мысли не разладъ съ дѣломъ.

Я ѣду за-границу : дѣло встрѣтилось. Тамъ, думаю, долго придется мнѣ прожить. Бюджетъ мой сокращаю я по холостому, на половину, и вслѣдствіе того хочу дать тебѣ порученіе. Коли надоѣстъ, или нельзя, или лѣнь, такъ увѣдомь.

Въ отсутствіе мое возьми главный контроль надъ моими управляющими: преобразуй ихъ въ филантропически-пантагрюэлистскомъ вкусѣ. Денегъ мнѣ надо меньше, можно сократить сборы.

Имѣньице, которое досталось мнѣ отъ отца, выпусти въ обязанные крестьяне, согласно новымъ положеніямъ. Покопайся самъ въ законахъ, мнѣ же, право, некогда.

Я былъ заботливъ, но я служилъ. Пускай, при твоемъ надзорѣ, у моихъ подданныхъ отростутъ такіе же животы и разстолстѣютъ физіономіи, какъ у твоихъ крымскихъ переселенцевъ. На первый разъ довольно будетъ этого.

Коли ворочусь скоро въ Россію, къ тебѣ будетъ первый мой визитъ. Посѣтимъ и оракулъ de la Dive Bouteille, только не знаю хорошенько, о чемъ буду я его спрашивать.

ГЛАВА Х.

I.

Отъ княгини П. А. Галицкой къ М-те Ап. Красинской.

Ницца, ноября 184* года.

Я рѣлко пишу къ тебѣ, Annette.... и знаю, что ты извинишь меня. Отъ брата ты вѣдь хорошо знаешь, что мы и гдѣ живемъ. Мы съ нимъ давно обвѣнчаны, я счастлива, только здоровье мое мало поправилось. Послѣ послѣдней моей болѣзни въ Петербургѣ, я кажется поторопилась выѣзжать, а потому до сихъ