встрѣлъ.... такъ вотъ и дуетъ, чай.... такой-то мужикъ любо пытный.... Пошелъ, старый, не тебя спрашиваютъ... эхъ, жаль мнѣ его, ужь такъ-то право жаль, прибавилъ фабричный, обращаясь къ ростовцу. - И полушубка-то на немъ нѣтъ.... у хозяина, у под— лой души, за долгъ оставилъ.... чай, такъ-то иззябъ, сердеш – ный.... Какъ не прозябнуть? ишь какая пошла погода, все хуже да хуже, индо въ дрожь кинуло... и вѣтрено какъ стало... такъ съ ногъ и ломитъ...... Чай, промокъ?... Какъ не промокнуть! говорятъ, въ одной рубахѣ пошелъ, аль не слышишь ?... Ишь, кругомъ, братцы, какъ есть обложило, на долго знать будетъ дождь.... Пойдемте въ избу.... и здѣсь донимать смерть.... ишь золко добре.... И толпа повалила грѣться. начинаетъ.... VIII. НИКИТА ѲЕДОРЫчъ. Несмотря на раннюю пору и сильный морозный вѣтеръ, обращавшій лужи въ гололедь, троскинскій управляющій, Ники– та Ѳедорычъ, былъ уже давно на ногахъ. Исполненный благо– дарности къ молодымъ господамъ своимъ, которые такъ слѣпо довѣряли его честности свое состояніе, такъ безусловно поручали ему страшную обузу управленія полураззореннаго имѣнія, онъ старался всѣми силами, если не вполнѣ оправдать ихъ довѣріе, то по-крайней мѣрѣ не употреблять его во зло. И могъли онъ въ такомъ случаѣ щадить свои силы и здоровье? долженъ ли былъ потакать той гнусной лѣни, которая, Богъ вѣсть за что и почему, досталась въ удѣлъ русскому человѣку?... Съ обязанностію управляющаго соединяется всегда столько хлопотъ, труда, попеченій, отвѣтственности !... Нѣтъ, Никита Ѳедорычъ не могъ дѣйствовать иначе. Еслибъ даже находился онъ при другихъ обстоятельствахъ, т. е. не пользовался бы такимъ безграничнымъ довѣріемъ господъ или былъ поставленъ судьбою самъ на ихъ мѣсто, и тогда, въ этомъ можно смѣло ручаться, ни мало не утратилъ бы ни благороднаго своего рвенія, ни дѣятельности, ни той ничѣмъ несокрушаемой энергіи, которая такъ рѣзко обозначалась въ его сѣрыхъ, блистающихъ глазахъ; онъ слишкомъ глубоко сознавалъ всю важность такой должности, онъ какъ-будто нарочно рожденъ былъ для нея. Имѣть подъ надзоромъ нѣсколько сотъ бѣдныхъ крестьянскихъ семействъ, входить въ мельчайшія ихъ отношенія, чуять сердцемъ ихъ потребности и нужды, обладать возможностію, иногда словомъ или даже движеніемъ обращать ихъ частыя горести въ радость, довольствоваться умѣренно ихъ трудами, всегда готовыми къ услугамъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ наблюдать за ихъ благополучіемъ, спокойствіемъ, -словомъ, быть для нихъ, бѣдныхъ и безотвѣтныхъ, отцомъ и благодѣтелемъ, вотъ какая доля досталась Никитѣ Ѳедорычу! вотъ чему онъ такъ горячо могъ сочувствовать и сердцемъ и головою. И Боже, какъ былъ счастливъ троскинскій управляющій! Какъ легко довелось ему стать въ положеніе такого человѣка ! Есть люди, которые съ дѣтства готовятся для какого-нибудь назначенія, работаютъ денно и нощно, истощаютъ всѣ силы и средства свои и все-таки не достигаютъ того, чтобы обнаружить свои труды и мысли на дѣлѣ, тогда какъ онъ.... Стоило только Аннушкѣ, теперешней супругѣ управляющаго, замолвить слово старому барину, и уже Никита Ѳедорычъ стоитъ лицомъ къ лицу съ своей задушевной цѣлью и дѣйствуетъ. Впрочемъ, сказываютъ, все это случилось передъ самою кончиною барина. Итакъ, Никита Ѳедорычъ, несмотря на раннюю пору и стужу былъ уже на ногахъ. Онъ успѣлъ побывать на скотномъ дворѣ, заглянулъ въ клѣть, гдѣ стояли три тучныя коровы, принадлежавшія супругѣ его, Аннѣ Андреевнѣ, — посмотрѣлъ, достаточно ли у нихъ мѣсива, погладилъ ихъ, потомъ прикрикнуль на старую скотницу Ѳеклу, хлопотавшую подлѣ тощихъ барскихъ телокъ, жевавшихъ по какому-то странному вкусу, имъ только свойственному, отлежалую солому. Далѣе заглянулъ онъ въ ригу, гдѣ нѣсколько мужиковъ обмолачивали господскую рожь. Исполнивъ это, Никита Ѳедорычъ направился къ собственному своему огородишку, какъ называлъ онъ его, т. е. огромному пространству отлично удобренной и обработанной земли, на которомъ виднѣлись въ изобиліи яблони, груши, ленъ, ульи, и гдѣ рѣпа, морковь, лукъ и капуста терпѣли крайнюю обиду, ибо служили только жалкимъ украшеніемъ. Тутъ онъ совсѣмъ захлопотался съ мужиками, которые окутывали ему на зиму яблони и обносили огородъ плотнымъ заборомъ и канавой. «Экой проклятый народъ, твердилъ онъ, размахивая толстыми своими руками : лѣнтяй на лѣнтяѣ, только вотъ и на умѣ у него, какъ бы отхватать скорѣе свои нивы, завалиться на печку да дрыхнуть безъ просыпу.... до чужого дѣла ему и нуждушки нѣтъ.... бестія народъ, лѣнтяй народъ, плутъ народъ!...» Время вотъ видите ли подходило къ обозамъ; Никита Ѳедорычъ нарочно нагналъ всю барщину, думая живѣе отдѣлаться съ своимъ огородомъ, чтобы потомъ, сообща, дружнѣе, всѣмъ міромъ, приняться за господскую молотьбу; но міръ почему-то медленно и нехотя подвигалъ дѣло, и это обстоятельство приводило бѣднаго управляющаго въ такое справедливое негодованіе. Пожуривъ, какъ водится, лентяевъ, снабдивъ ихъ при случаѣ полезными совѣтами и поучительными истинами, Никита Ѳедорычъ поплелся черезъ пустынный барскій дворъ, прямо къ конторѣ. Но даже и здѣсь не дали ему покоя. Не успѣлъ онъ сдѣлать двухъ шаговъ, какъ Анна Андреевна высунула изъ окна больное, жолтое лицо свое, перевязанное бѣлою косынкой по случаю вѣчнаго флюса, и прокричала пискливымъ, недовольнымъ голосомъ: «Никита Ѳедорычъ, а Никита Ѳедорычъ, ступай чай пить! что это тебя, право, не дождешься, да ступай же скорѣе.... полно тебѣ переваливаться!...» Иду, иду, барыня, успѣешь еще.... иду.... проговорилъ заботливо супругъ. — Тутъ замахнулся онъ было въ разсѣянности на пѣтуха, взгромоздившагося на сосѣдній заборъ и неожиданно продравшаго горло, но къ счастію спохватился заблаговременно: пѣтухъ былъ его собственный; онъ кашлянулъ, плюнулъ и, окинувъ еще разъ дворъ, вошелъ къ себѣ въ сѣни. Квартира его занимала часть стараго флигеля, построеннаго, какъ водилось въ прежніе годы, для помѣщенія гостей, имѣющихъ обыкновеніе пріѣзжать въ провинцій на неделю, а иногда и болѣе, нимало не заботясь о томъ, пріятно ли это, или нѣтъ хозяину. Но теперь не оставалось и тѣни тѣхъ крошечныхъ уютныхъ комнатокъ съ ситцевымъ диванчикомъ, постелью, загроможденною перинами, умывальникомъ подлѣ окна съ вѣчно висѣвшимъ надъ нимъ пестрымъ полотенцомъ узаконеннымъ годичнымъ приношеніемъ трудолюбивыхъ деревенскихъ бабъ. Слѣды комнатокъ обозначались лишь на внутренней стѣнѣ всего зданія желтоватыми полосами отъ перегородокъ, замѣненныхъ двумя капитальными стѣнами, съ сѣничками по серединѣ, раздѣлявшими флигель на двѣ равныя половины. Надъ дверьми одной сторопы сѣней висѣла черная доска съ надписью: «Контора»; надъ дверьми другой не было никакой на писи, — да и не надо было: всякой зналъ очень хорошо, что тутъ жилъ Никита Ѳедорычъ. Нельзя пропустить безъ вниманія промежутка между двумя этими половинами, т. е. сѣничекъ; они также имѣли свое особое назначеніе, хотя также не видно было никакой надписи : здѣсь, въ лѣтнее время, Никита Ѳедорычъ производилъ судъ, или, лучше сказать, расправу надъ провинившимися крестьянами, порученными его надзору и истинно безукоризненной справедливости. Квартира управляющаго состояла изъ темной прихожей, въ тоже время кухни, и трехъ большихъ свѣтлыхъ комнатъ. Въ первой изъ нихъ, какъ прежде другихъ бросающейся въ глаза, хозяинъ и хозяйка сторались завсегда соблюдать чистоту и порядокъ. Предметы роскоши также имѣли здѣсь мѣсто. Въ самомъ свѣтломъ и видномъ углу блисталъ ярко вычищенный образъ въ богатой серебряной ризѣ, которымъ покойный баринъ въ качествѣ посажонаго отца благословилъ жену бывшаго своего камердинера; подлѣ него, на старинной рѣзной горкѣ, находился разрозненный фарфоровый сервизъ, или, лучше сказать, нѣсколько разрозненныхъ сервизовъ, вѣроятно тоже подаренныхъ въ разныхъ случаяхъ старымъ бариномъ смазливой Аннѣ Андреевнѣ. Въ остальныхъ углахъ и вдоль стѣнъ были установлены въ рядъ разнокалиберные, разнохарактерные диваны, кресла, стулья, иные изъ краснаго дерева съ позолотою, другіе обтянутые полинявшимъ штофомъ, которыми владѣлъ Никита Ѳедорычъ должно быть вслѣдствіе духовнаго завѣщанія послѣ барина или чрезъ излишнюю къ нему благосклонность покойника. Двѣ другія комнаты были почти вплотную заставлены пожитками, перинами, холстинами, сундуками и всякимъ другимъ добромъ обоихъ супруговъ, не выключая разумѣется и широкой двуспальной постели, величественно возносившейся поперегъ дверей. Но туда изъ постороннихъ никто не заглядывалъ; Никита Ѳедорычъ почему-то не допускалъ этого, а слѣдовательно и намъ нѣтъ до нихъ никакой надобности. Ууфъ! матушка Анна Андреевна, умаялся совсѣмъ, съ этимъ проклятымъ народомъ, произнесъ Никита Ѳедорычъ, садясь къ окну въ широкія старинныя кресла. — Ну, барыня, сударыня, продолжалъ онъ: - наливай-ка теперь чайку.... смотри покрѣпче только, позабористѣе.... Эй, ты, ваша милость, троскинскій бурмистръ, поди-ка, братъ, сюда... сказалъ онъ, обращаясь къ необыкновенно толстому неуклюжему ребенку лѣтъ пяти, сидѣвшему въ углу подъ стѣнными часами и таскавшему по полу котенка, связаннаго веревочкою за заднія ноги : плутъ, зачѣмъ привязалъ котенка? брось его, того и гляди глаза еще выцарапаетъ.... Ребенокъ, страдавшій англійскою болѣзнію, согнувшей ему дугой ноги, всталъ на четвереньки, поднялся кряхтя и покрякивая на ноги и, переваливаясь какъ селезень, подошелъ къ отцу. - экой — Ну, ну, скажи-ка ты мнѣ, молодецъ, продолжалъ тотъ, гладя его съ самодовольной миной по головѣ: я бишь забылъ, какія деньги ты больше-то любишь, бумажки или серебро?... Это былъ всегдашній, любимый вопросъ, который Никита Ѳедорычъ задавалъ сыну по нѣскольку разъ на день. Бумажки! отвѣчалъ отдуваясь ребенокъ. Ха, ха, ха!... ну, а отчего бы ты скорѣе взялъ бумажки? Легче носить! отвѣчалъ троскинскій бурмистръ такимъ голосомъ, который ясно показывалъ, что уже ему надоѣло повторять одно и тоже. Ха, ха, ха!... ну, ну, поди къ матери, она тебѣ сахарку дасть; пряничка ѣлъ сегодня? Нѣтъ, сказалъ ребенокъ, глядя изподлобья на мать Врешь, ѣлъ, канашка, ѣлъ.... плутяга.... Полно тебѣ его баловать, Никита Ѳедорычъ; что это ты въ самомъ дѣлѣ балуешь его, подхватила Анна Андреевна : что изъ него будетъ.... и теперь никакъ не сладишѣ.... |