ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛЪ ВОАВАВНЫЙ СЪ 1847 ГОДА И. ПАНАЕВЫМЪ и Н. НЕКРАСОВЫМЪ подъ РЕДАКЦІЄЮ А. НИКИТЕНКО томъ VI САНКТПЕТЕРБУРГЪ въ типОГРАФІЙ ЭДУАРДА ПРАЦА 1847 Fotomechanischer Neudruck der Originalausgabe ZENTRALANTIQUARIAT DER DEUTSCHEN DEMOKRATISCHEN REPUBLIK LEIPZIG 1975 Druck: (52) Nationales Druckhaus VOB National, 1055 Berlin Ag 509/122/1974 1. АНТОНЪ-ГОРЕМЫКА повѣсть. Жири коли можется, — понирай коли хочется. I. ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИчки. Въ самой глухой, отдаленной чащѣ «Троскинскаго» осинника работалъ мужикъ; онъ держалъ обѣими руками топоръ и рубилъ съ плеча высокіе кусты хвороста, глушившіе въ этомъ мѣстѣ лѣсь непроходимою засѣкой. - Наступала пора зимняя, холодная; мужикъ припасалъ топливо. Шагахъ въ пяти отъ него стояла высокая телѣга, припряженная къ сытенькой пѣгой кляченка; поодаль, вправо, сквозь обнаженные сучья деревъ, виднѣлся полунагой мальчишка, карабкавшійся на вершину старой осины, увѣнчанную галочьими гнѣздами. Судя по опавшему лицу мужика, сгорбившейся спинѣ и потухшимъ сѣрымъ глазамъ, смѣло можно было дать ему 50 или даже 55 лѣтъ отъ роду; онъ былъ высокъ ростомъ, бѣденъ грудью, сухощавъ, съ рѣдкою блѣдно-жолтою бородою, въ которой нерѣдко проглядывала сѣдина, и такими же волосами. Одежда на немъ со отвѣтствовала какъ нельзя болѣе его наружности: все было до крайности дрябло и ветхо, отъ низенькой мѣховой шапки до коротенькаго овчиннаго полушубка, подпоясаннаго лыковой тесьмою. Стужа была сильная; несмотря на то, потъ обильными ручьями катился по лицу мужика; работа, казалось, приходилась ему по сердцу. Кругомъ въ лѣсу царствовала тишина мертвая; на всемъ лежала печать глубокой, суровой осени : листья съ деревъ попадали и влажными грудами устилали застывавшую землю; всюду чернѣлись голые стволы деревъ, мѣстами выглядывали изъ-за нихъ красноватые кусты вербы и жимолости. Въ сторонѣ, яма съ стоячею водою покрывалась изумрудною плѣсенью; по ней уже не скользилъ водяной паукъ, не отдавалось кваканья зеленой лягушки, стона голавастика; торчали одни лишь мшистые сучья, облепленные слизистою тиной, и гнилой, недавно свалившійся стволъ березы, перепутанный поблекшимъ лапушникомъ и длинными косматыми травами. Вдалекѣ, ни птичьяго голоска, ни пѣсни возвращающагося съ пашни батрака, ни блеянія пасущагося на нару стада; кромѣ однообразнаго стука топора нашего мужичка ничто не возмущало спокойствія печальнаго лѣса. .... Время отъ времени за лѣсомъ подымался пронзительный вой вѣтра; онъ рвался съ какимъ-то свирѣпымъ отчаяніемъ по замирающимъ полямъ, гудѣлъ въ глубокихъ колеяхъ проселка, подымалъ цѣлыя тучи листьевъ и сучьевъ, носилъ и крутилъ ихъ въ воздухѣ вмѣстѣ съ попадавшимися на встрѣчу галками и, взметнувшись наконецъ яростнымъ, шипящимъ вихремъ, ударялъ въ тощую грудь осинника.... И мужикъ прерывалъ тогда работу. Онъ опускалъ топоръ и обращался къ мальчику, сидѣвшему на осинѣ: - Эй, Ванюшка! ишь куда забрался! того и гляди вѣтромъ снесеть, ступай на земь!... Дядя Антонъ, успокоенный каждый разъ такимъ увѣщаніемъ, бралъ топоръ, нахлобучивалъ поглубже на глаза шапку и снова принимался за работу. |