Ну, пѣгашка, полно, полно-те хвостомъ-то вилять, произнесъ мужичекъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ: небось изъ дому-то не хочешь? ступай-ка, ступай, не кобенься; супротивъ воли и люди идутъ, не токмо что ты.... ступай, знать и тебѣ пришла пора дѣлить хозяйское горе.... Антонъ взнуздалъ ее и вывелъ на дворъ. Бѣдная кляча словно предугадывала свою участь; всегда смирная и покорная, она на этотъ разъ фыркала, упорно мотала головою и безпрестанно озиралась на стороны, какъ бы прощаясь навсегда съ дворомъ и клѣтью, посреди которыхъ взросла и вскормилась. Антонъ также глядѣлъ на дряблую избушку свою; Богъ вѣсть, о чемъ онъ думалъ: чужая голова-темный лѣсъ; наконецъ махнулъ онъ рукой, взялъ лошадь подъ усдцы и вышелъ на улицу. Онъ сѣлъ на лошадь. Но пѣгашка никакъ не хотѣла итти къ околицѣ, куда направлялъ ее Антонъ; несмотря на всѣ усилія его, она пустилась сначала вскачь къ колодцу, потомъ дала кругъ по всей улицѣ и все-таки остановилась у избушки. Видя, что сила не беретъ, хозяинъ принужденъ былъ слѣзть на земь, снова взять ее подъ усдцы и вывелъ за околицу. Ворота заскрипѣли и затворились. Темнота уже замѣтно разсѣялась; но не ясный, ведряный день обѣщало утро; тамъ, съ востока, не багрянилось небо, не ложились алыя, золотистыя полосы свѣта, предвѣстницы теплаго солнышка; небо было сѣро, пасмурно; сизыя тучи облегали его отовсюду, суля ненастье и сиверцу. Дорога отъ околицы шла въ гору; по мѣрѣ того, какъ Антонъ подымался, мѣстность, окружавшая деревню, постепенно ограждалась возвышенностями и принимала видъ лощины. Тамъ, словно изъ земли, выступали поминутно—то крестьянскій овинъ съ пригнувшеюся къ нему рябиною, то новый досчатой заборъ, то часть барскаго сада, о существованіи которыхъ нельзя было и подозрѣвать съ улицы. Мало-по-малу показалась рѣчка съ угловатыми своими загибами, потомъ ветлы и кровля мельницы, еще выше и потянулись поля съ знакомымъ осинникомъ, потомъ снова все это попряталось одно за другимъ, вотъ уже исчезли мельница, господскій домъ, село, а вотъ и избушка Антона начала уходить за горою.... Хозяинъ ея еще разъ обернулся въ ту сторону, прищурился, протерь глаза и вдругъ хлеснулъ пѣгашку и пустился рысцою по дорогѣ. Миновавъ троскинскія земли, Антонъ притянулъ поводья и поѣхалъ шагомъ. Гора уже давнымъ-давно закрыла собою дорогу села; во всѣ стороны на необозримый кругозоръ открывались горныя поля, смоченыя дождями; рѣдко, рѣдко мелькала вдалекѣ полоса сосноваго лѣса или деревушка; дорога то и дѣло перемежалась проселками. Антонъ давно уже не ѣзжалъ въ городъ. Никита Ѳедорычъ не любиль отпускать часто мужиковъ изъ деревни; особенно строго держался онъ этого правила съ тѣми изъ нихъ, съ которыми находился въ непріязненныхъ отношеніяхъ. По его мнѣ— нію, не отпустить мужика въ городъ считалось хорошею и вмѣстѣ съ тѣмъ очень дѣйствительной мѣрой наказанія. Такъ напримѣръ, накоплялось ли гороху у мужичка — гдѣ бы свезти его на базарь, благо цѣна красна, анъ нѣтъ: какъ ни бьется сердечный, Никита Ѳедорычъ ни-за-что не отпустить; подумаетъ крестьянинь : плетью обуха не перешибешь, да и продасть горохъ сосѣлу за сущій безцѣнокъ, — не лежать же стать житу да гнить въ закормѣ. Другому Господь Богъ залишнюю телушку посладь; вот и бредетъ онъ къ управляющему: «Деньги, молъ, понадобились, батюшка, соблаговолите отпустить въ городъ кой-то продать: надо вишь обзавестись тѣмъ да другимъ по хозяйству», — «Ах ты, такой, сякой, молвить ему управляюпой-небось какъ соты-то ломаль прошлую осень, такъ непринесь мой мелку, сили-ка дома; все бы вамъ только шляться да тляться...» - Что, думаеть проситель, господь нашихъ нѣтути, а она у мяса ока, не стать перечить, злуѣжеть телку да и пѣгашку же положиться не было никакой возможности; Антонъ зналъ, что будучи лошадью не замѣтною, т. е. лишенною способности припоминать дорогу, она могла очень легко завезти его Богъ вѣсть куда. Онъ задумывалъ было свернуть въ сторону, къ виднѣвшейся въ лѣво за перелѣскомъ деревушкѣ, когда одинъ совершенно неожиданный случай навелъ его снова на путь истинный. Оглядывая мѣстность, онъ увидѣлъ на распутьи полуразвалившійся деревянный крестъ, водруженный въ небольшой бугорокъ. Эхва, у меня изъ памяти-то вышла могилка дяди Андрея! воскликнулъ онъ, снимая шляпу и крестясь набожно: - дорогато вотъ тутъ же и сворачиваетъ въ городъ.... на Закуряево.... эхъ, совсѣмъ запамятовалъ, чуть было съ пути не сбился! Дорогою Антонъ невольно принялся припоминать происшествіе, связывавшееся съ дядею Андреемъ. Года три тому назадъ, на этомъ самомъ распутьи, стояла мазанка, принадлежавшая монастырскому сборщику, одинокому старичку. Рѣдкій изъ окрестныхъ жителей не знавалъ его; бывало, кто бы ни плелся, кто бы ни ѣхалъ въ городъ, мужикъ ли, баба ли, еѣдой старичишка тутъ какъ тутъ, стоитъ на порогѣ да потряхиваетъ своей книжонкой, къ которой привязанъ колокольчикъ. И рѣдкій говорилъ ему : «Богъ подасть!» рѣдкій не отдавалъ ему копеечку на построеніе Господняго храма. Всѣ попривыкли къ нему съ самого дѣтства. И вдругъ не стало дяди Андрея, какъ словно никогда его здѣсь и не бывало. Толковали, толковали мужички окрестные и наконецъ вотъ что дознались : Однажды въ самую глухую зимнюю полночь входятъ къ Андрею два незнакомые человѣка, скручиваютъ его по рукамъ и по ногамъ и требуютъ денегъ. Долго допытывались они; стоитъ на одномъ старикъ: три гроша всего вишь у него, остальные вечоръ въ монастырь отослалъ, а больше, видитъ Богъ, нѣтути! Они пуще пытать. Ужь онъ имъ молился, молился, нѣтъ! уходили-таки старика обухомъ и сами принялись искать. Какъ перешарили все до ниточки, тутъ только и спохватились, что даромъ потеряли человѣка : въ тряпицѣ за печью всего на всего было 3 гроша. Наѣхали со всѣхъ сторонъ земскіе да понятые, закопали дядю Андрея на самомъ распутьи, мазанку снесли на другую дорогу, ибо никто не соглашался поселиться въ ней, а на ей мѣстѣ воздвигли крестикъ, тотъ самый, что такъ часто напоминалъ мужичкамъ дорогу въ городъ. Антонъ не успѣлъ еще перебрать въ головѣ всѣ подробности этого происшествія, надѣлавшаго въ свое время много шуму въ околоткѣ, какъ увидѣлъ вдалекѣ телѣгу, которая медленно приближалась къ нему на встрѣчу. Сначала показалось ему будто въ ней никого не было, но потомъ, когда она поровнялась, онъ разглядѣлъ на днѣ ея мужика, лежавшаго въ растяжку. Антонъ несказанно обрадовался. - Эй! послушай, братъ, крикнулъ онъ : - а примѣрно, далеко ли отсель до столбовой дороги? Тотъ, къ кому обращался вопросъ, лѣниво и какъ бы нехотя приподнялъ голову, подперся локтемъ, поглядѣлъ пристально на Антона, зѣвнулъ протяжно и, не отвѣчая слова, улегся въ телѣгу. Эй, сватъ, эй, крикнулъ Антонъ: - чтожь ты? эй, далече ли до столбовой?... Мужикъ снова приподнялъ голову, поглядѣлъ на Антона, опять зѣвнулъ и, опять не отвѣтивъ ни слова, опустился на дно своей телѣги; только на этотъ разъ онъ хлыстнулъ лошадь, которая митомъ унесла его изъ виду. Антонъ опять остался одинъ-одинешенекъ посреди полей : пѣгашка плетется дробнымъ шажкомъ, а онъ то и дѣло посматриваетъ вправо да влѣво, то прищурится, то раскроетъ глаза, принимая каждый пень, каждую кочку за живого человѣка. И вотъ снова чудится ему, что кто-то ѣдетъ на встрѣчу. Глядитъ и впрямь несется телѣжка; вороная лошадь въ наборной шлеѣ съ мѣдными бляхами, на облучкѣ подскакиваетъ не то мѣщанинъ не то помѣщикъ, а только не мужикъ; на немъ картузъ и синій кафтанъ. На этотъ разъ однако встрѣча казалось не порадовала нашего мужичка; онъ круто осадилъ пѣгашку, смутился, сдѣлалъ даже движеніе, ясно выражавшее намѣреніе кинуться въ сторону, но тотчасъ же остановился: было поздно ; Антонъ узналъ въ синемъ кафтанѣ троскинскаго мельника, котораго такъ усердно избѣгалъ нѣсколько мѣсяцовъ сряду. Мельникъ остановился; Антонъ слѣзъ съ лошади. Здравствуй, Аксентій Семенычъ! произнесъ онъ, переми ная въ рукахъ шапку. Здорово, брать, куда? Въ городъ, Аксентій Семенычъ, лошадь продавать.... подушныхъ платить нечѣмъ, такая-то бѣда сталась со мною.... Ну, а мнѣ-то когда заплатишь? я кажись и то не мало ждалъ.... Антонъ замялся. То-то, брать, продолжалъ мельникъ, перемѣнивъ тонъ:— вѣдь такъ промежъ добрыхъ людей дѣлать не приходится, лѣтомъ еще осталось получить съ тебя за помолъ, а ты съ той поры и глазъ не кажешь; сулилъ отдать ко второму Спасу, а я хоть бы грошъ отъ тебя видѣлъ.... такъ дѣлать не показано вашему брату.... на то есть правота: какъ разъ пойду въ контору.... я давно запримѣтилъ, ты отъ меня отлыниваешь.... А что мнѣ отъ тебя отлынивать.... нешто я коли отлыни валъ.... Видно такъ. Ину пору и радъ бы отдалъ, да коли нечѣмъ; самъ вѣдаешь, отколѣ скоро-то взять нашему брату хрестьянину.... былъ нынче недородъ, съ корки на корку почитай что весь годъ перемогались.... Аксентій Семенычъ.... тутъ вотъ подуш ные еще платить надо.... Про то не мое дѣло вѣдать.... вамъ подушные платить, а мнѣ небось по міру иттить.... дѣлай какъ быть слѣдно, знай честь, счетомъ взялъ, счетомъ и отдавай; что тутъ баишь.... Что ты опасаешься?... сказалъ Антонъ, смягчая по возморазѣ я отнѣкиваюсь отъ долга, говорю отдамъ, обожди маненько, твое дѣло не пропащее, право скажу спасибо.... - На какой мнѣ лѣшій твое спасибо? изъ него шубы-то не сошьешь...... Кажись, Аксентій Семенычъ, мнѣ не впервые съ тобою вѣдаться. Точно не впервые, что говорить; зачѣмъ же молоть-то на чужой мельницѣ ? ась? |